Уголовный суд в Салониках заочно приговорил к 20 годам тюрьмы игумена Мефодия (Папаламбракопулоса) и монаха Антипу из "старого братства" монастыря Эсфигмен на Афоне за сопротивление и использование "коктейлей Молотова" при попытке их выселения из подворья монастыря в июле 2013 года.
Монахи до сих пор находятся в осажденном монастыре Эсфигмен и его подворье в Карее и вряд ли сдадутся властям. На решение Салоникского суда уже подана апелляция.
История конфликта
Несколько лет назад суд по иску церковных властей Афона обязал по меньшей мере 20 монахов покинуть подворье Эсфигменского монастыря в Карее (административном центре Афона) и передать его монахам якобы канонического "нового братства", созданного в 2005 году. Монахи "старого братства", которое уже почти полвека противостоит Вселенскому патриарху и прекратило евхаристическое общение с другими афонскими обителями, отказались оставить монастырь.
В июле 2013 года произошли столкновения спецназа полиции Греции и истинно-православных монахов. Иноки оказали активное сопротивление, когда их пытались выселить из подворья монастыря в поселке Карея, административном центре Афона. В полицейских бросали камни, бутылки с зажигательной смесью.
Судебное решение
Всего на скамье подсудимых было 11 человек, среди них восемь монахов.
Суд признал игумена Мефодия зачинщиком насилия, а монаха Антипу виновным в поджоге, взрыве, хранении и использовании взрывчатых веществ и незаконном использовании оружия и приговорил к 20 годам тюремного заключения. Решение вступает в силу незамедлительно.
Еще шесть монахов как сообщники получили тюремные сроки, максимальный — 10 лет и четыре месяца, их дело будет повторно рассмотрено по апелляции.
Суд признал невиновными троих человек, которые, по их словам, оказались на подворье, поскольку помогали обеспечить основные жизненные потребности монахов.
Архимандрит Мефодий и монах Антипа не присутствовали на суде, их представляли адвокаты. Суд счел, что монахи должны быть немедленно арестованы и доставлены в тюрьму. Исполнить это решение едва ли возможно, так как иноки находятся на территории Афона и не намерены сдаваться властям.
"Новое братство"
Между тем "новое братство" монастыря Эсфигмен поддержало судебное решение, заявив, что оно продиктовано "здравым смыслом".
"Одно дело исповедание веры, и другое — использование взрывчатых веществ и совершение серьезных преступлений. Одно дело духовные разногласия, и другое — отрицание законов Святой Горы и государства", — говорится в заявлении, опубликованном на сайте агентства церковных новостей Romfea.
"Новое братство" заявило, что в связи с таким развитием событий оно решило вновь обратиться к людям, "которые решили принять участие в захвате монастыря".
"Мы им повторяем с любовью приглашение, которое было отправлено с самого начала служения в монастыре в 2005 году нашего первого настоятеля, благословенного отца Хризостома. Приходите к нам с Духом Божиим. Братия и администрация монастыря готовы принять каждого брата, который придет с добрыми намерениями, и приложить все усилия для восстановления их (в службе). Мы можем спокойно и без фанатизма, все вместе способствовать прекращению затяжной тщетной и безнадежной оккупации монастырских помещений", — говорится в заявлении.
29 января, в воскресенье, в городе Поттстоун, штат Пенсильвания (США), Преосвященный Григорий, Епископ Сан-Паулский и Южно-Американский, управляющий Сиракузской епархией, отслужил Божественную Литургию в приходе в честь Святителя Иннокентия Московского. Ему сослужили настоятель прихода о. Даниил Мештер и протоиерей Владимир Петренко.
Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей
(Джорданвилль, 1948 г.) Глава 7
7. САМОЗАЩИТА МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ
Что сказал митр. Сергий в свое оправдание? Нельзя судить, не спросив обвиняемых, не приняв во внимание всего, что может служить их самозащите. Пусть торжествуют справедливость и да отвергнется всякое пристрастие. Просмотрим известные нам оправдывающие Патриархию документы.
Показания митр. Сергия
1. Послание митр. Сергия и Синода от 18/31 декабря 1927г. отмечает момент, в который сделан к легализации шаг в виде декларации 6/19 июля. "Расстройство церковных дел дошло до последнего предела, и церковный корабль почти не имел управления, центр осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и приходы, которые жили отдельной жизнью и часто не знали за кем идти, чтобы сохранить православие. Какая благоприятная почва для распространения всяких басен, намеренных обманов, пагубных заблуждений и всякого самочиния. Только сознание служебного долга пред Святой Церковью не позволили нам, подобно другим, уклониться от выпавшего на нашу долю столь тяжелого жребия". Лояльное отношение к государственной власти, выраженное в воззвании 16/29 июля создало для нашего управления более благоприятную обстановку. Восстановлено общение с восточными патриархами и с заграничными частями русской Церкви, особенно в Западной Европе, и ими признана власть митр. Сергия. Но "церковная разруха велика".
В этой разрухе, однако, никто не виноват кроме нас самих, церковных людей, обманутых, заблудших, рассеянных. Необходимо между нами взаимное доверие. Да не смущается сердце ваше. Будьте уверены, что мы действуем с ясным сознанием всей ответственности нашей пред Богом и перед Церковью. Мы не забываем что мы, при всем нашем недостоинстве, служим тем каноническим, бесспорным звеном, которым наша русская православная иерархия в данный момент соединяется со вселенскою, через нее с Апостолами, а через них и с Самим Основателем Церкви Господом Иисусом Христом.
В первом своем послании мы ясно и определенно выразили непреклонную нашу волю "быть православными" и с этого своего решения мы ни на иотy не отступили и, Богу поспешествующему, не отступим и впредь.
Каноны нашей Церкви оправдывают разрыв со своим законным епископом или патриархом только в одном случае: когда он уже осужден Собором или когда начнет всенародно проповедовать заведомую ересь, тоже уже осужденную Собором. Во всех же остальных случаях скорее спасется тот, кто останется в союзе с законной церковной властью, ожидая разрешения своих недоумений на Соборе, чем тот, кто, восхитив себе соборный суд, объявит эту власть безблагодатной и порвет общение с ней" (Двук. 14-15).
Вот содержание документа. В разрухе, как мы видим, митр. Сергий не винит власть, продолжающую гонения на Церковь, ни самого себя. Виноваты не доверяющие ему. Он выпускает послание, чтобы рассеять это всеобщее недоверие. Он опирается, прежде всего, на каноничность своего высшего церковного управления. Однако, не будь в условиях гонения этого, более чем спорного теперь учреждения – единоличной власти первого епископа, подобравшего Синод из сторонников своих незаконных действий, – то подлинно бесспорное звено для связи со вселенской Церковью сохранилось бы в законном апостольском преемстве всего верного собора русской православной иерархии, которая является источником власти самого митр. Сергия. Последний стал на формальную точку зрения и переоценил свое значение. Без него не пропадает верховная общеепископская власть в России. Для доказательства же преемства от святых Апостолов и Спасителя требуется еще по их примеру исповедывать пред врагами евангельскую правду. Но митр. Сергий утверждает в себе верность тому, что у него никто не отнимает, что в данных условиях наиболее легко – быть православным. Быть еретиком большевики совсем не требуют. Им нет дела до догматов, только бы служили их идеям. Однако митр. Сергию нужно такое утверждение потому, что каноны позволяют не повиноваться до Собора только еретику. А он не еретик, и потому до соборного суда все должны его слушаться.
Фактическое и юридическое положение митр. Сергия явилось чрезвычайно выгодным и соблазнительным для своеволия и самочиния. Он имел законное преемство власти, всеми признанное и укрепленное в критическую пору, формальную возможность верховной власти свободного собора, могущего его судить и низложить, подобранный синод сторонников и контакт с властью большевиков, которые могут поддержать его насилием над противниками. Поэтому митр. Сергий проявил теперь спокойствие и уверенность в своем положении, он властно и решительно действует, как торжествующей победитель, который знает, что обошел противника со всех сторон, и никто не уйдет из его рук. Тон братский и любезный он переменил на холодный, надменный, диктаторский, не стесняясь угрозами и прещениями в отношении к старшим и главнейшим в Церкви иерархам.
2. Ответ митр. Сергия Петроградскому духовенству 1 декабря 1927 г. гласит: "Отказаться от курса церковной политики, который я считаю правильным и обязательным для христианина и отвечающим нуждам Церкви, было бы с моей стороны не только безрассудно, но и преступно. Перемещение епископов – явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношение нашей церковной организации к гражданской до сих пор оставалось неясным. Епископ и паства должны жертвовать своими личными чувствами во имя блага общецерковного. Синод стоит на своем месте, как орган соуправляющий. Таким он был при Патриархе, хотя тоже состоял из лиц приглашенных".
Надо заметить, что Патриарх не подбирал Синод из сторонников, а избывших на свободе вообще. Митр. Сергий открыто признает, что перемещает епископов по давлению власти. Такое вмешательство власти в управление он осудил у григорьевцев церковными канонами.
Какие же это блага общецерковные, которые превыше чувств любви епископа и паствы? Это, как мы увидим далее, сохранение, во что бы то ни стало, высшего церковного управления, ради чего и приносятся все жертвы всем, что есть ценного в Церкви самим этим управлением.
3. В письме к Киевскому экзарху митрополиту Михаилу от 16 мая 1928 г. митр. Сергий пишет: "Когда не требуется изменять ни вере, ни канонам, то у всякого рассуждающего человека возникает вопрос – в чем же дело – и естественно пропадает желание терпеть неизвестно из за чего. И вот, одни за другими епархии наши будут автокефализироваться, мы будем объявлять их в расколе и т. д. Кому все это нужно и кому на руку? Я сознаю, что я был вправе принять меры к легализации, раз явилась возможность к тому. Порывать со мною можно только при наличии нарушений веры и канонов. То, что я избрал путь церковной политики, кому-нибудь не кажущийся наилучшим, отнюдь не оправдывает разрыва со мною общения".
Таким образом, решение полномочной церковной власти о возможной децентрализации проходит мимо митр. Сергия, как ему неизвестное и ненужное. Он по-своему понимает дело и принимает легализацию только потому, что она предложена. О былом, его же собственном сопротивлении ей и речи уже нет, как будто его и не было. Такое превращение.
Наиболее теплый, умоляющий тон он допустил только в переписи с митр. Агафангелом, прося не прерывать общения по той же причине, что "веры святой мы не предаем", а вы "останьтесь с нами и своим авторитетным именем и своим мудрым советом поддержите нас" (28 января 1928 г.).
Первому местоблюстителю Патриарха митр. Кириллу митр. Сергий пишет (18 сентября 1929 г. и 2 января 1930 г.) ядовито и властно и посылает ультиматум примирения к известному сроку, доказывает полноту своих патриарших прав и предлагает ждать Собора, который может его судить.
Митр. Кирилл просит не злоупотреблять буквой канонов, ибо церковная жизнь слагается не по буквальному смыслу канонов. В деле церковного управления надо или прибегать к спорным экспериментам, или отказаться от них, коль скоро получили свидетельство спорности их. Его желание "растопить лед, диалектически-казуистического пользования канонами и сохранить святыню их духа" (12 ноября 1929 г.).
Единственная каноническая опора
На самом деле стена, за которую спрятался митр. Сергий, рассчитывая на свою полную каноническую неоспоримость и неприкосновенность, это – будущий Собор, которому он якобы предает себя на суд и до которого, по правилам 14-15 Двукратного Собора все ему должны подчиняться, – падает до основания.
Конечно, собор когда-то еще будет, но в недавнем прошлом – от кого митр. Сергий получил признание своих полномочий? От Духовного Собора епископов, члены которого, не собранные в одно место, однако со своих мест давали свои решения. Время гонений создало такую форму соборного управления Церкви. Сам митр. Сергий руководствовался в это время общим мнением епископата. Еще недавно искал он этого мнения на свой проект декларации в отношении к власти, за который сел в тюрьму. В своем письме к митр. Петру от 5/18 марта 1926 г., по поводу своих прещений григорьевцам, он писал следующее: "Я положил запрещение не от себя лично, а от лица единомысленной со мной православной иepapхии: "Эта иерархия не только нравственно участвовала в наложении запрещений, признавая мои полномочия, но и формально одобрила и утвердила запрещение. Если требуется, я могу представить письменное утверждение более 25 apxиepeeв. Значит, запрещение может быть названо даже соборным, и отнюдь не должно быть пренебрегаемо.
Нельзя не подчеркнуть, как митр. Сергий ценит здесь единомыслие с собой иерархии и признание ею своих полномочий, и как одобрение ею своих актов он называет соборным утверждением, признавая существование в это время такой высшей над собою инстанции церковной власти. Но теперь он сам пренебрегает этим собором, только что говорил, что голос 25 apxиeреeв, как соборный, не может быть пренебрегаем, и решительно действует "без рассуждения", никого уже ни о чем не спрашивая.
Когда выгодно и необходимо было спрашивать и получать одобрение на свои действия духовного собора епископов для утверждения своей власти и авторитета, тогда он этот собор признавал, а когда духовный собор епископов не одобряет его действия, и митр. Сергий хочет поступать по своей воле, тогда он пользуется выгодой своего положения и связанностью епископата, желает иметь официальный, собранный в одно место, собор, который будет судить его деяния. В то же время он отлично знает, что этот собор в советских условиях невозможен, а если возможен, то только подобранный для одобрения его действий.
Трудно представить себе большее беззаконие, насилие и коварство в похищении общеепископских прав высшей церковной власти.
Духовный собор этого времени был формально достаточным, ибо его действия, одобрения и порицания, как мы видим, осуществлялись в жизни и имели силу закона. Но главное, он был достаточен по своему качеству и внутреннему достоинству, как совершенно свободный и морально независимый в условиях внешнего стеснения и зависимости. Слово Божие не может быть в узах.
В этом Соборе участвуют не только свободные, но и все узники, а потому он имеет совершенное полномочие. И, как слово узников, он излагает истину безбоязненно. Пример – соловецкое постановление, которое защищает Bеpy, церковный закон, права верующих, обличает насилие и гонения и несправедливость власти, но в то же время идет навстречу ей во всех ея справедливых требованиях.
И такой духовный собор Российской Церкви, действовавший во время гонений, первый епископ решил променять на официальный, приемлемый для гонителей. Принявши обновленческие условия легализации, он нуждается в соборе обновленческого типа, подобранного из своих сторонников, которые оправдывают его действия. На нем не будет узников, а только получившие свободу путем его компромиссов.
Таким образом, аппелировать в этих условиях от духовного собора к собору официальному несправедливо, нечестно. Показав произвол единоличной власти и игнорируя общее мнение епископата, клира и народа, он выставляет церковный закон только с целью принудительного подчинения всех своему незаконному пути. Пользуясь выгодой своего положения, он выставляет двойную мораль: я могу нарушать закон, а вы не можете. Он может не соблюдать свою обязанность и, вопреки 34 Апост. правилу, не хранить единомыслие с епископатом и действовать без рассуждения всех, – а епископат обязан соблюдать пр. 14-15 Двукр. Собора и подчиняться первому епископу, ожидая соборного суда над ним. Эти правила явились простой лазейкой ему для сокрытия преступления с надеждой полной безнаказанности и даже утверждения и узаконения пути беззакония. Нет, так злоупотреблять церковными правилами нельзя.
Соборный суд состоялся
Каким собором митр. Сергий признан в своих полномочиях, и на какой собор он сам опирался для своих действий, таким собором он и судим, и этого собора для него достаточно. Суд Духовного собора совершенно правомочный по условиям времени и проведший в жизнь важные решения, в его делах уже совершился. В момент всеобщего недоверия и протеста, митр. Сергий бесповоротно осужден. И он, искавший раньше его решений, имеет теперь более авторитетный, сильный и всеобщий его голос, чем прежде. И если прежде он ему повиновался, то и теперь он обязан был подчиниться и устраниться от управления, передав свои полномочия епископу, исполняющему волю Церкви. Если же он остался у власти, то противясь решению Церкви и пользуясь бессилием епископата что-либо сделать для его устранения. А потому центральное церковное управление митр. Сергия, лишенное доверия епископата, продолжало существовать уже как самочинное неканоническое учреждение.
Мера пресечения
Митр. Сергий в том же письме к митр. Петру (от 5/18 марта 1926) писал: "Мое запрещение (григорьевцев) не суд и не наказание, только досудебная мера пресечения, вызываемая необходимостью прекратить вредную для Церкви деятельность преданных суду. Когда нет Собора, периодически собираемого, или организованного ВЦУ, то обязанность охранять в Церкви благочиние естественно целиком падает на первого епископа, и он не только может, но и обязан принять судебную меру пресечения, не дожидаясь Собора, но само собой понятно, что за эту принятую меру первый епископ должен ответить пред Собором".
Спрашивается теперь, как прекратить вредную для Церкви деятельность самого первого епископа, и на ком после него лежит обязанность охранять церковное благочиние. Определение Московского Собора от 8 декабря 1917 г. (пп. 8-10) говорит, что жалобы на Патриарxa подаются в Священный Синод, и при нарушении Патриархом его прав и обязанностей три старейших епископа Священного Синода, или из Высшего Совета делают ему братское представление, а в случае безуспешности сего делают таковое в соединенном присутствии Синода и Совета, которые передают дело на суд Всероссийского Собора Епископов.
Закон не предусмотрел данного случая, когда Синода не оказалось, и единоличной властью первый епископ сам образовал себе Синод из сторонников его определенной политики, вызвавшей раскол в Церкви. Множество жалоб на себя он получил на свое имя, от него самого зависело обратить на них внимание или оставить без последствий. Однако, три иepapxa, также, как и он, призванные к высшей церковной власти, сделали ему братское представление: митр. Агафангел, указанный патриаршим завещанием от 25 дек. 1924 г. (с ним и митр. Кирилл), митр. Иосиф, назначенный заместительствовать митр. Петром от 6 декабря 1925 г., и архиеп. Серафим Углицкий, заместитель митр. Сергия. Но от него самого теперь зависело, каким остаться у власти: покаявшись и исправив свою ошибку или, не сделав этого, порвать свое единство с епископатом. Он избрал последнее.
Стоит вопрос: как епископат может реагировать на беззаконие, и какие меры он может предпринять против беззаконника; если созвать официального собора нет возможности, а Духовного Собора он не хочет слушать? Его устами будем судить его. Если запрещение в священнослужении до соборного суда есть подсудная мера пресечения вредной для Церкви деятельности некоторых епископов-григорьевцев, то и отказ в повиновении первому епископу до соборного суда над ним есть, со стороны епископата, также подсудная мера пресечения его вредной для Церкви деятельности, и притом единственная. В этих условиях другого выхода для епископов нет, чтобы им не участвовать в чужих грехах, поддерживая беззаконие и причиняя вред Церкви вместе с ним. Епископат имеет право отказать ему в послушании и пренебречь его запрещениями, как незаконными, если он один запрещает епископов православной Церкви, без согласия всех других, перемещает и увольняет епископов по требованию антирелигиозной власти, приносит смущение Церкви, злоупотребляя своею властью и превышая свои права, нарушая apxиерейскую присягу и тем делая бессильными свои прещения и распоряжения. Не противодействуя первому епископу хотя бы так, епископы позволят ему сделать Церкви много бед.
Практические решения епископата
"Поражу пастыря и рассеются овцы". Благодаря самочинию первого епископа, отказавшегося от духовного собора собратьев, последний лишился своей единой позиции и перестал существовать. Наступила неслыханная в Церкви эпоха диктатуры первого епископа, которая и осуществляется до нынешнего дня Московской Патриархией. Mитр. Cергий создал для епископата и всей Церкви трудное положение. Немедленно отложиться от него или остаться с ним и после протеста – вот вопрос, который и решили по-разному. Конечно, самое выражение протеста имело первостепенное каноническое значение, потому что демонстрирован был факт разрыва единомыслия первого епископа со всеми (34 Апост.) и он оказался неоспоримо преданным церковному суду. Это, несомненно, было и для епископа, хотя и не страшно, как мы видели. Но сознать происшедшее, сравнить прошлое и настоящее и оценить позицию свою и митр. Сергия – от епископата и требовать нельзя было. Он, безусловно, растерялся. Решительно поступать можно было только по чувству правды. И некоторые решились продолжать борьбу на очень невыгодных позициях за правду истинную, евангельскую, против правды только формально законной, которая именем каноничности прикрывает неправду, ложь, клевету, человекоугодничество и ради преданий фарисейского законничества попирает правду Божию. Есть люди, которые органически не выносят такого положения и готовы скорее умереть, чем изменить совести и прямому пути Христову, уклонениями направо или налево.
Митр. Иосиф и иосифляне были совершенно правы, признав митр. Сергия уже осужденным по законам этого времени и имели мужество и дерзновение порвать с ним общение в надежде, что путь евангельской правды победит. Не всякий на этот путь мог пойти.
Нерешительность других епископов и духовенства следовать за новым руководством Церкви после падения митр. Сергия объясняется главным образом страхом, что новый первый епископ, если останется на свободе, то будет иметь coгласие на это от властей, которые заинтересованы дроблением Церкви на новые части и поддержат его, пытаясь заключить с ним договор. Так смотрели с окраин на позицию иосифлянина еп. Димитрия Гдовского, викария Петроградского, пока он был на свободе. Арест же его показал всем, что человек он правды, и все благополучно. Боялись того, что по русской пословице называется: тех же щей, да погуще влей. После падения известного всей Церкви митр. Сергия, на кого еще можно было опереться и чего еще ждать.
Эти менее правы чем первые, ибо, хотя и заявили свой протест против беззакония митр. Сергия, но, по осторожности и привходящим страхом, не отказались от общения с ним. Они побоялись нового раскола, забыв как преп. Феодор Студит отделился от Патриарха Никифора и целого Собора епископов, хотя не он, а они отделились от Церкви. "Мы не отделяемся от Церкви, которая от запада и севера и моря (Ис. 49, 12), а только от одобривших прелюбодеяние, а они не Церковь Господня. А так как они не Церковь Божия, то поистине они отделяются от Церкви Божьей. У нас не отделение от Церкви, но защищение и оправдание божественных законов" (письма еп. Иосифу и монаху Василию). Эти епископы согласились ожидать будущего суда над митр. Cepгием. Они не оценили силы духовного собора этого времени, в котором они сами участвовали и которым в это время управлялась Церковь. Они соблазнились мыслью формального и официального собора, хотя и знали, что он невозможен в это время гонений.
Наконец, совершенно неправы те, кто не заявили своего протеста, потворствовали беззакониям, а другие и приветствовали и тем сделались соучастниками их. К счастью таковых оказалось очень мало.
Свидетели защиты
Епископ Василий, вик. Рязанский (11 ноября 1927 г.), вопреки другим известиям, сообщает, что с 1 августа по 27 сентября был вместе с митр. Петром на о. Хэ, и последний одобрил позиции митр. Сергия.
Архиеп. Ювеналий Курский, прибывший с Соловков (9 марта 1927 г.), сообщает, что Соловецкие святители будут находиться в каноническом, молитвенном церковном общении с ним, на условии его единения с митр. Петром и сохранении в чистоте канонов, догматов и уставов Церкви.
Письмо прот. Шестова митр. Сергию 15 февр. 1928 г. подтверждает извещение архиеп. Ювеналия о нежелании соловчан порывать канонического общения с митр. Сергием. Apxиеп. Евгений (соловчанин) 5 декабря 1927 г. писал неизвестному: "нет никаких канонических оснований к неподчинению митр. Сергию, действия которого не касаются православного вероучения и не нарушают благодатности таинств".
Митр. Арсений (Стадницкий), марта 1928 г. пишет: "я могу быть недовольным тем, что я высказал в частной переписке с вами, но это не влечет меня на путь раскола". Митр. Никандр (Феноменов) Ташкентский (письмом от 15 февр. 1928 г.) категорически осуждает раскол с митр. Сергием.
Еп. Зaxapий, от имени четырех епископов, ссыльных Марийской области, —себя, Иринарха, Антония и Сергия, приветствует легализацию и осуждает протестующих. Максим, еп. Полонский, с cогласия митр. Михаила Киевского и еп. Константина, (19 сентября 1927 г.) сообщает, что в Хеджендли пять епископов (из них apxиеп. Аверкий Кедров, Валериан Рудич, Герман Ряшенцев и еще два других) не только одобрили легализацию, но и заявили – "если бы для легализации потребовалось кому-либо вообще и кому-нибудь из нас в частности уйти на покой – согласиться и на это, только чтобы легализация все-таки прошла". При этом еще еп. Максим добавляет, что весь корень зла нового раскола, "вся злостная инсинуация лежит в том, что Вы действуете будто бы без благословения митр. Петра, рассейте это нелепое обвинение...".
Павел, apxиеп. Вятский, член Синода, посланием к пастве (1 декабря 1927 г.) писал: "я подписал воззвание митр. Сергия от 16/19 июня с. г. с тем, чтобы не поступаясь ни мало православием и канонами Церкви, создать для вверенной мне Вятской епархии вполне легализированное гражданской властью управление, а вверенному духовенству – обстановку мирного пастырского труда".
Литература в защиту патриархии чрезвычайно не богата, и она ничего не могла сказать больше тех же формальных оснований, которые приводит сам митр. Сергий. Она против раскола или при полном согласии с митр. Сергием или с радужной надеждой на успех его действий.
Самой авторитетной защитой патриархии надо считать статью в заграничной печати митрополита Сергия (Воскресенского), экзарха Эстонии и Латвии, бывшего еп. Серпуховского, члена Московского Синода и первого секретаря его с первого дня его существования в 1927 г., который заявил в печати: "я лично участвовал в трудах патриархии". Этот епископ особенно отличался в борьбе с противниками патриархии. Друг и сотаинник митр. Сергия, он во время войны с приходом немцев остался у них и вскоре был убит советскими партизанами. Экзарх Сергий пишет ("Церковь в СССР пред войной". Россия, 9-11 октября 1945 г.):
"Посильно замедлить, затормозить предпринятое большевиками разрушение Церкви всегда было главной задачей патриархии. Она стремилась оградить догматическую чистоту и каноническую верность Православия, одолеть схизмы, сохранить канонически законное преемство высшей церковной власти, удержать канонически законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных Церквей и довести таким образом Церковь до лучшего будущего, когда, после крушения большевизма, Церковь могла бы снова воспрянуть. Чтобы работать над выполнением этой задачи Патриархии, прежде всего, надлежало сохранить собственное существование, которому грозила большая опасность.
Советская власть и патриархия противостояли друг другу как две враждебные силы, вынужденные, каждая по своим причинам, идти на обоюдный компромисс. Согласившись на компромисс, либо уступки Церкви, большевики затем обманывали Патриархию, делая эти уступки иллюзорными. Самая легализация Патриархии не оправдала на практике тех ожиданий, которые первоначально на нее возлагались. Легализована была не Православная Церковь, как целое, а именно Патриархия лишь. В результате получилось крайне парадоксальное положение: Патриархия оказалась легальным органом нелегальной организации. Она получила признанную возможность говорить от имени непризнанной Церкви и легально давать распоряжения, ни для кого юридически не обязательные. Большевики терпели существование Патриархии только ради собственных выгод. Но ради Церкви мы все же мирились со своим унизительным положением. Патриархия оставалась единственным легализованным органом церковного управления и потому она одна только сохраняла возможность хоть несколько упорядочивать церковную жизнь и тормозить разрушение Церкви большевиками".
О том, как патриархия "тормозила" работу большевиков, экзарх митр. Сергий мог привести только один факт. В интервью журналистам в 1930 г., когда, по принуждению большевиков, было заявлено, что Церковь в России вполне свободна и гонениям не подвергается, духовенство не было подвергнуто разорению раскулачивания. Однако, добавляет он, "через некоторое время просто начали отправлять священнослужителей в ссылку, а храмы закрывать под каким-либо формально-законным предлогом".
"Ценой политической декларации митр. Сергия, – пишет он, – была куплена легализация Патриархии и освобождение Церкви от обновленческого засилия". При отсутствии православного легального церковного Управления существовало одно обновленческое, которому, однако, Православная Церковь, – по словам автора, – не подчинялась.
Если, как это всем и давно известно, Церковь, со времен патриарха Тихона, не подчинялась обновленческому управлению без своего легального, – добавим мы, – то стоило ли митр. Cepгию легализироваться на условиях обновленчества, чтобы заменить собою и сделать его ненужным только для советской власти, а эту твердую, верную Церковь огорчить и ослабить, взорвав изнутри таким предательством. Этот документ любопытен и может быть еще более ценен и тем, что ни одним словом не упоминает о происшедшей в России грандиозной борьбе всей Церкви с позицией Московской Патриархии.
Цели и значение Патриархии
Таким образом, цель "посильно замедлить, затормозить предпринятое большевиками разрушение Церкви" абсолютно не удалась Патриархии, ибо она т. о. и развязала руки им, сойдя с пути исповедничества, завещанного Собором 1917 г. как единственным методом борьбы с большевиками. Большевики, все же, совершили свое дело во всю поставленную себе меру, и насколько могли справиться с верующим народом. Верующий же народ сам, насколько можно, замедлил и затормозил предпринятое большевиками разрушение Церкви, при всем том, что Патриархия ослабила его дух и оставила его совершенно без духовного возглавления, руководства и поддержки.
Народ остался верующим не благодаря Патриархии, а вопреки ей, преодолевая пришедшее от нея новое искушение.
Что Патриархия "стремилась оградить догматическую чистоту" Православия, это и митр. Сергий часто подчеркивал, и это звучит правдоподобно, конечно, но лицемерно потому, что намеренно умалчивается, что в это время единственно требовалась нравственная чистота Православия и пример для всей Церкви. Патриархия как город, стоящий на верху горы, не может укрыться, и как свеча ставится на"подсвечнике, чтобы светить всем в доме" (Mф. 5, 14-16). Но какой же свет воссиял от нея пред людьми? Если свет, который в вас – тьма, то какова же тьма. (Mф. 6, 23). Так, о заботах Патриархии относительно нравственной чистоты нигде и никогда не упомянуто. Этот пункт, как незначительный, выброшен из Православия. Не ко времени. Она стремилась оградить "каноническую верность Православию". Но в чем же эта верность? В строгом соблюдении 14-15 пр. Двукратного Собора, не позволяющих отделяться от Патриархии, хотя она может нарушать правила, и ей никто в этом препятствовать не может впредь до Собора, который она для оправдания себя сама подберет. Это вся ея "каноническая" ограда.
Московская Патриархия стремилась "одолеть схизмы и сохранить каноническое законное преемство высшей церковной власти", в какое же время она это сделала и как? Обновленчество, григорьевщина были одолены первым епископом, опиравшимся на епископат, клир и народ до 1927 г., и после этого уже была основана митр. Сергием нынешняя Патриархия, которая хочет приписать заслуги, ей не принадлежавшие. Больше советская власть не позволяет быть в Церкви никаким схизмам и тем более сомневаться в каноничности ея Патриархии.
Задача Московской патриархии – "удержать канонически законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных Церквей". Но оно не может быть потеряно и после уничтожения Патриархии, и тотчас может быть восстановлено при "лучшем будущем, после крушения большевизма". В состоянии же слуги интернациональной власти, она вовлекает и восточных патриархов в орбиту ее политического влияния во вред всем церквам и христианству. Нужно ли существовать для такой роли?
Поэтому Патриархии совсем не "надлежало, прежде всего, сохранить собственное существование, которому якобы грозила большая опасность", потому что заботилась об ея существования сама советская власть, нуждавшаяся в податливой церковной власти для чисто политических услуг. Она одна и была легализирована, для Церкви же самосохранение Пaтpиapxии таким путем было бы не только бесполезно, но и вредоносно и ненужно. Вспомним, как полномочное церковное управление в 1920 г. совершенно не заботилось о своем существовании, издавая указ о децентрализации. К значению Патриархии мы должны отнести только то, что при фактической децентрализации, когда епархиальные apxиереи потеряли всякую связь со своим центром, Патриархия имела такое же значение для Московской Епархии, как и все провинциальные епископии, тем более, что верующие добровольным подчинением, по свидетельству экзарха Сергия, помогали сами поддерживать некоторый минимальный порядок в Церкви. Но, конечно, это роль не Патpиаpxии, а просто местного епархиального управления.
Общение с патриархами
Не так желая "удержать каноническое законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных церквей", но как придать себе хотя какой-либо вес и авторитет в самой Русской Церкви, митр. Сергий в том же 1927 г. поспешил снестись с восточными патриархами. Последовали ответные грамоты от Дамиана, патриарха Иеpyсалимского (21 окт. 1927 г.), от Григория, патриарха Антиохийского (12 ноября) и от Василия, патр. Константинопольского (7 декабря). Последний предложил даже обновленческому митр. Александру Введенскому войти в общение с митр. Сергием и примириться.
После того как, с не меньшим успехом, такие грамоты получили в свое время обновленцы, и сам митр. Сергий отрицал их значение, российский епископат остался равнодушным к такому приему легализированного первого епископа и лишний раз напомнил себе церковное правило о невмешательстве одной поместной Церкви во внутренние дела другой. Печальный случай поддержки преступного дела обновленцев и предложения Пaтpиapxy Тихону устраниться от дел был у всех в памяти. Таким образом, и этот способ самозащиты Патриархии оказался неудачным в глазах епископата.
Соборы 1943-1945 гг.
Можно ли подвергать сомнению каноничность московского высшего церковного управления после того, как состоялись два собора епископов и один большой поместный Собор с участием представителей всех поместных Церквей? Казалось бы, узаконению, реабилитации и защите Патриархии эти соборы должны послужить в бесспорной степени. Однако, если обновленцы через год после захвата власти могли создать подобранный неканонический, но многочисленный собор своих сторонников, то что же другое, но уже немногочисленное, могла собрать ставшая на обновленческий путь отношения к власти несчастная Московская Патриархия после 15 лет своего управления (1927-1943)? Поздно заплатили большевики за аванс, данный им так давно митр. Сергием, и, конечно, исключительно только ради собственных крупных выгод политического момента.
8 сентября 1943 г. Собор Poccийского Епископата, в составе 18 человек, избрал митр. Сергия Пaтpиapxoм. Простой и естественный канонический ответ ему объявило Совещание восьми русских заграничных apxиepeeв, собравшихся в Вене 8/21 октября 1943 г.
Председатель Совещания, Митрополит Анастасий, в послании своем (Прав. Русь. 30 октября 1943 г.) указывает, что Bcepocсийский Собор определением своим от 13 августа 1918 г. установил порядок избрания Патриарxa на будущее время. Патриарх избирается Собором, состоящим из apxиepeeв, клириков и мирян. В лице епископов Собора должна быть представлена вся русская Церковь, без всякого исключения. (Перв. 5, Четв. 14, Шест.8). Но на последнем Соборе прежде всего отсутствовали многие, наиболее достойные, заявившие себя чисто исповедническим подвигом епископы русской Церкви, которые лишены своих кафедр и томятся в тюрьмах и отдаленных ссылках, не говоря уже о других епископах русской Церкви, которые лишены возможности на этом Соборе участвовать, присутствовать лично или прислать своих делегатов или грамот, как это допускается правилами (Перв. 4, Седьм. 3, Карф. 13). "Всякое другое собрание apxиepeeв, хотя бы и наименовавшее себя собором, будет только видимостью последнего, и постановления его не могут иметь обязательной для всех законной силы. Не может быть приравнена к Собору и та группа епископов, которая собралась в Москве на интронизацию нового патриарха".
Именно в виду того что "многочисленные авторитетнейшие иерархи русской Церкви устранены от участия в церковном управлении и томятся в ссылках, патриарх Сергий не может быть признан законным и полномочным возглавителем Русской Церкви в качестве Пaтpиapxa Всероссийского".
Но, видимо, окончательное покорение влиятельной в своей сфере заграничной русской Церкви было серьезной задачей для советской власти, и она решила созвать у себя другой церковный собор, уже более авторитетный, не подлежащий никакой критике. Надо эмигрантскую часть русской Церкви заставить замолчать и сотрудничать вместе с собою, как сотрудничает Московская Пaтpиapxия, да и всем православным и неправославным церквам демонстрировать религиозную свободу в России. И вот, 31 января 1945 г. состоялся в Москве большой поместный Собор, который назвался вторым после бывшего в 1917 г. На нем уже 45 епископов, почти вдвое того больше духовенства и около 50 мирян и монахов, кроме того, 12 иepapxoв других поместных церквей и среди них патриархи Александрийский, Антиохийский и Грузинский. Пора замолчать теперь эмиграции и покориться вновь избранному Пaтpиapxy Московскому Алексию.
Патриарх Алексий как возглавитель Церкви
Однако исправлен ли был на этом Соборе тот существенный канонический дефект, который подчеркнуло заграничное Совещание архиереев относительно Собора 1943 г., отказавшись признать законным избрание патриарха Сергия.
Все епископы одних прав и обязанностей и все без исключения должны участвовать в управлении Церковью в своем Соборе. Кои имеют препятствие должны иметь заместителей, "дабы состоявшееся таким образом собрание могло иметь совершенное полномочие" (Карф. 27). Не явившиеся же без причины подвергаются епитимии. Но спросил ли кто-нибудь на последнем соборе хотя бы из заграничных гостей: все ли епископы страны явились на Собор, а если нет, то почему? Когда, и какой церковный суд, и за что отрешил их от кафедр и лишил их участия в общеепископской власти? А если они не могут явиться на собор только по препятствию насилия, учиняемого гражданской властью, то собор неполномочен без них решать церковные дела. Остановившись только на этом формальном пункте, с неизбежностью надо подтвердить прежний вывод: ввиду того, что многие иерархи Церкви устранены от участия в церковном управлении и томятся в ссылках, постановления последнего собора не могут иметь обязательной для всех законной силы, и патриарх Алексей не может быть признан законным и полномочным возглавителем русской Церкви в качестве Патриарха Всероссийского.
Состав и действия Собора
Чувство же пользы церковной и правды Христовой не позволяют пренебречь теми, голос которых должен быть ценим в Церкви превыше всего. Выслушав голословное поругание и клевету на мучеников и исповедников Церкви от группы Московской Патриархии, которая этим только защищает самую себя и свой путь, для всего остального мipa невинность и святыня этих людей также очевидна, как разрушенные и закрытые храмы, выброшенные мощи святых, снятые ценности, сожигаемые на площадях иконы, закрытые церковные школы, уничтоженная богословская и духовная литература и все прочие дела гонения. Эти мученики – те же иконы, те же храмы, те же мощи святых, то же слово Божие. И вот, они преданы забвению на Соборе, о них не вспомнили, как о несуществующих. Это был пир победителей на телах побежденных. В местах заключения пережили новую горечь от торжествующей неправды.
И забыто самое главное: ведь существовал протест против митр. Сергия и среди заключенных, вероятно, есть еще те, которые протестовали и есть некоторые, которые, не смотря на свой протест, подчинились митр. Сергию впредь до соборного суда но правилу церковному. (Двукр. 14-15). Где протесты несогласных, где их мнение, их защитники и обвинители? Почему же не было рассмотрения этого дела, а собор проведен так, как будто этого протеста никогда не существовало, и вся Церковь всегда разделяла и разделяет политику митр. Сергия. Таким образом обещанного соборного суда не было, протестовавшие против действий митр. Сергия не были спрошены, остались запрещенными, лишенными кафедр, и правда умерших и убитых вопиет к Богу, ссылка митр. Сергия на вышеуказанное правило церковное действительно была обманом, обещание дать отчет Собору (за досудебные единоличные прещения) не выполнено, состоявшийся церковный Собор был подобран только из сторонников митр. Сергия. Таким образом, прав был митр. Иосиф и иосифляне, которые порвали общение с митр. Сергием, видя что его действия построены на обмане, и суд над ним уже совершился в том церковном мнении, которое они собою выражали, т. е. в Духовном Соборе.
Цели Собора
В чем состояла цель последнего Собора? Узаконить беззаконие, некогда совершенное, и утвердить положение современной Московской Патриархии, в надежде, что преданное ею забвению будет забыто и всеми.
Если же после собора хотят уверить, что в России открыта для Церкви подлинная свобода, и она может приступить к устройству внутренней своей жизни, то почему не позволили ни явиться на Собор всем, ни решить необходимые деда Церкви. Пусть Церковь рассмотрит вопросы церковной дисциплины и совершит суд над падшими во время гонений, не только обновленцами и григорьевцами, но и над Московской Патриархией. Собор должен заботиться об охранении веры народа от расколов, ересей и безбожия, догматы которых он должен опровергнуть и разоренное исправить и воссоздать, призвать к покаянию увлеченных с прямого пути и к обращению отпавших от веры. Вот задачи Собора. Если же долг этот не исполнен, раны не заживлены и не исцелены, беззакония не только остались беззакониями, но и закреплены, как закон новой жизни, и народ, и его вера и правда, и страдание и мученичество остались незащищенными, но оклеветанными в угоду безбожному насилию, то не говорите после такого Собора о свободе Церкви в России, не лгите на истину.
Значение Собора ничтожно. Это была поддержка не Церкви Российской, а советской власти, которой нужно было облечь авторитетом и высокой санкцией восточных патриархов свою церковную власть, чтобы тем успешнее действовать при посредстве ея в своих целях заграницей и на территории тех же патриархов. Афишируя свободу Церкви, советская власть, в лице представителей Церкви и рядовых ея членов, устраняет своих мелких вредителей и находит временных доброжелателей и попутчиков на пути к мipoвой революции.
Об участии в этом Соборе восточных патриархов можно только пожалеть, а может быть, они и сами уже пожалели. Конечно, они только почетные гости, не ответственные за решения автокефальной Церкви, и последний голос и в будущем принадлежит только ей.
Таким образом, состоявшиеся в России церковные соборы не только не могут послужить самозащите Московской Патриархии от предъявленных ей обвинений, но еще более изобличают неправоту ея пути. Последний Собор 1945 г. не является вторым всероссийским поместным Собором в отношении к Собору 1917 г. По своему ущербленному, неполному и подобранному составу и по своим действиям – избрание нового патриарха и принятие нового положения об управлении Церковью, – он не продолжает и не подтверждает постановлений первого, а как и обновленческие соборы, является самостоятельным Собором собственного значения и совсем не церковного.
Назовем изложенное о неканоническом периоде деятельности Московской Патриархии предварительным следствием. Естественно сделать теперь обвинительное заключение и передать дело суду, а в наших условиях предположить его, чтобы представить улики, дать обвинениям новые доказательства и вынести решение хотя бы для определения отношения заграничной части русской Церкви к московской Пaтpиapxии. Это то, что нам нужно.
Архипастыри ИПЦ Греции продолжили посещение приходов в Эмбу (Кения, ИПЦ Греции): Святой Софии в Катунтури, Св. апостола Иакова в Макенки (настоятель - о. Симон), Святых Архангелов в Катфанкирири (настоятель - иеромонах Феофан) и женский монастырь Св. апостола Андрея в Ифуиру, где и была отслужена вечерня с чином пострига в рясофор двух молодых послушниц, которые совершил епископ Амвросий Мефонский.
Большое духовное утешение получили греческие священнослужители от общения с местными туземцами, посещая их во время своей поездки по африканской земле и разрешая их проблемы. Никакими словами не передать то, что испытали епископы и их сопровождающие за время посещения Кении.
Церковь Святой Софии в Катунтури:
С отцом Симоном Кариуки:
Купель для крещения:
Стройка в храме:
Храм Святого ап. Иакова в Макенки:
Приход Св. Архангела Михаила в Катфанкирири:
Монастырь Святого ап. Андрея в Итуиру:
Настоятельница монастыря - игумения Христонимфа:
Прикладывание к мощам святителя Хризостома нового Исповедника:
Его Преосвященство, владыка Амвросий с новопостриженными инокинями Амвросией и Кассианой и игуменией монастыря:
Епископы ИПЦ Греции, которые уже третий день находятся на большом африканском континенте, посетили Успенский монастырь в Эмбу (Кения, ИПЦ Греции).
Монастырь, во главе с иеромонахом Пименом, борется за сохранение православного монашества, получив свои постриги от монастыря Свв. Киприана и Иустины в Фили.
Радость была вызвана тем, что епископ Амвросий, который отвечает за епархию в Эмбу, постриг в мантию двух новых кандидатов в монахи.
Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей
(Джорданвилль, 1948 г.) Глава 6
6. ОЦЕНКА ДЕКЛАРАЦИИ И ДЕЙСТВИЙ МИТР. СЕРГИЯ ЕПИСКОПАТОМ, КЛИРОМ И МИРЯНАМИ
Появившись на свет, декларация получила свою оценку от Церкви в России и прежде всего демонстрировала расхождение епископата с первым епископом, которое имеет для него и Московской Патриархии решающее и непреходящее каноническое значение.
1. "Открытое письмо с Соловков" от 14/27 сент. 1927 г. на имя митр. Сергия по поводу его послания написано в том же духе, как и "памятная записка", и поддерживает уже раз выраженные взгляды с бесстрашием и мужеством. Составитель последней, проф. Иван Вас. Попов, apxиеп. Иларион и другие многие епископы, оставались еще в это время в Соловках.
"Мы не можем принять и одобрить послание в его целом", – заявляет это письмо соловчан. "Всякое правительство может иногда принимать решения безрассудные, несправедливые, жестокие, которым Церковь бывает вынуждена подчиняться, но не может им радоваться иди одобрять. В задачу настоящего правительства входит искоренение религии, но успехи его в этом направлении Церковь не может признать своими успехами". Категорическая же и безоговорочная форма подчинения Церкви гражданским установлениям имеет смысл полного сплетения Церкви и Государства. "Всенародная благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения" в устах главы Российской Православной Церкви в настоящее время является чем-то вроде сатирикона, и потому не может быть серьезным и искренним, не отвечает достоинству Церкви и возбуждает справедливое негодование в душе верующих людей. До сих пор отношение правительства к духовным нуждам населения выражалось лишь в стеснениях: в осквернении и разрушении храмов, в закрытии монастырей, в отобрании св. мощей, их поругании и осквернении, в запрещении преподавания детям Закона Божия, в изъятии из общественных библиотек религиозной литературы, не говоря уже о лишении Церкви в Государстве прав юридического лица.
"Послание всю вину в прискорбных столкновениях Церкви и Государства возлагает на контрреволюционные настроения клира". Но за последнее время не было ни одного судебного процесса, на котором были бы доказаны его политические преступления. Несмотря на это, многочисленные епископы и священники томятся в тюрьмах, ссылках и на принудительных работах. Они попали сюда не в судебном, в в административном порядке, и не за политические преступления, а за свою чисто церковную деятельность, борьбу с обновленчеством или по причинам, часто неизвестным самим пострадавшим. Настоящей же причиной борьбы служит задача искоренения религии, которую, ставит себе правительство. Принципиальное отрицательное отношение правительства к религии заставляет его, независимо от политических выступлений Церкви, не позволять ей принимать чисто духовные меры против законов, направленных к ея разрушению.
Угроза исключить из клира Московской Патриархии священнослужителей, находящихся в эмиграции, за их политическую деятельность прямо противоречит постановлению Собора от 2/15 августа 1918 г., разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар (и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические преступления в прошлом (Арсений Мацеевич, свящ. Гр. Петров и т. д.)).
Закон об отделении Церкви от Государства, устраняя вмешательство Церкви в политику, гарантирует ей невмешательство правительства в ея внутреннюю жизнь и деятельность ея учреждений. Между тем закон этот постоянно нарушается органами политического наблюдения. Высшая церковная власть, ручаясь за лояльность Церкви в отношении в Государству, должна открыто заявить, что не может мириться с вмешательством антирелигиозного государства в ея область.
Декларация является неполной, недоговоренной, а потому недостаточной.
2. Местоблюститель митр. Петр Крутицкий дал устный свой отзыв участнику научной экспедиции Л. 22 января 1928 г.: "Для первоиepapxa подобное воззвание недопустимо. К тому же я не понимаю, зачем собран Синод, как я вижу из подписей под воззванием, из ненадежных лиц. Так, например, епископ Филипп - форменный еретик. И мне предлагалось, в более приличных выражениях, подписать воззвание, я не согласился, за это и выслан. Я доверял митр. Сергию и вижу, что ошибся".
В сентябре 1928 г. митр. Петр, по отбытии срока ссылки на о. Хэ, был переведен в Тобольскую тюрьму, где ему агент ГПУ предложил отказаться от местоблюстительства, обещая в таком случае свободу, но митр. Петр наотрез отказался и немедленно был препровожден обратно в Хэ, и срок ссылки ему был продлен еще на три года. Отсюда надо заключить до какой степени митр. Сергий, и с ним вместе ГПУ, были связаны позицией митр. Петра, на которую надеялась и опиралась вся Церковь. То обстоятельство, что митр. Петру пришлось умереть в ссылке в 1936 г., не получив свободы, после акта митр. Сергия в 1927 г., само за себя говорит в каком отношении он был к позиции последнего.
3. Старейший иерарх и первый кандидат в местоблюстители Патриаршего престола, митрополит Кирилл Казанский и Свияжский, в своем "отзыве" митр. Cepгию из ссылки (Енисейск, 30 октября/12 ноября 1929 г., № 52) писал: "Продолжаю думать и утверждать, что Вы действительно превзошли всякую меру самовластия, посягнув на самые основы нашего патриаршего строя... если, вместо радости, учреждение Вами Синода возбуждает тревоги, опасения и страстные споры, найдите благовременным распустить Ваш Синод, успокойте смущенные души".
В письме митр. Кирилла еп. Дамаскину от 6/19 июня 1929 г. говорится: "Призвание митр. Сергия к заместительству вовсе не в том заключается, чтобы заменить митр. Петра, но лишь заместить его, дать то место, через которое указания местоблюстителя могли проникать в среду церковную. Никаких учредительных прав заменяющему не может быть предоставлено без предварительного испрошения согласия и указаний заменяемого. Полноту прав за заместителем можно бы было признать в том случае, если бы местоблюститель, назначая себе заместителя, совершенно отрекся от своих местоблюстительских прав, чего, как всем известно, не было. Никаких учредительных прав почивший Иерарх никогда себе не присваивал, как исключительную регалию Собора. Для заместителя же порядок решения церковных дел точно определен действующими правилами, предшествующей практикой и личными указаниями заменяемого".
К этому, со своей стороны, напомним, что эту точку зрения на свое положение показал своим поведением последний заместитель apxиеп. Серафим Углицкй, отказавшись решать вопросы принципиального значения для Церкви без старших иерархов. Митр. Петр не отказался от своих прав, как ни требовало от него ГПУ, и навсегда связал митр. Сергия и поставил его в чин превысивших свои полномочия.
Посетившие в ссылке митр. Кирилла протоиерей Пироженко и П. Новосильцев написали о нем: "Рассказывал нам, как все исполненное митр. Сергием было предложено ему, и он рад, что остался на прямолинейном пути". Митр. Кирилл умер в 1936 г. в ссылке.
4. Митрополит Агафангел, apxиеп. Серафим Углицкий и митроп. Иосиф Петроградский, три заместителя митр. Петра, а первый и Патриарха, и более старший кандидат в местоблюстители, чем митр. Петр, и кроме них еп. Варлаам Пермский и Евгений, еп. Ростовский, 6 февраля 1928 г. сделали такое общее заявление митр. Сергию: "ни порядок организации Патриаршего Синода, вами единолично учрежденного и от Вас получившего свои полномочия, ни личный состав людей случайных, доверием епископата не пользующихся, в значительной части своей проявивших даже неустойчивость своих православно-церковных убеждений (отпадение в обновленчество и в раскол беглопоповства), не могут быть квалифицированы иначе, как только явление определенно противо-каноническое. Мы всегда были, есть и будем лояльны и послушны гражданским властям, но это не имеет ничего общего с навязываемым вами политиканством и заигрыванием и не обязывает к отказу от прав свободного устроения внутренней религиозной жизни церковного общества. По личному своему усмотрению вы практикуете бесцельное, ничем не оправдываемое перемещение епископов, часто вопреки желанию их самих и паствы, неугодных вам епископов и священнослужителей.
5. Митр. Иосиф в письме к одному Петроградскому архимандриту, сказал: "Я добровольно принес себя в жертву протеста и борьбы против этой гнусной политики произвола, и подчинюсь незаконной расправе со мной вплоть до запрещения и отлучения, уповая на одну правду Божию. Мое маленькое дело вскоре же оказалось лишь малой крупицей чудовищного произвола, человекоугодничества и предательства Церкви интересам безбожия и разрушения этой Церкви. Я один из заместителей Патриаршего местоблюстителя, который связан страдальческим долгом не просто заменить арестованного предшественника, но быть ему и свободному предостережением на случай замены в возможности его духовного падения. В строении церковной жизни участники – не одни только верхушки, а все тело церковное, и раскольник тот, кто присваивает себе права, превышающие его полномочия, и от имени церкви дерзает говорить то, чего не разделяют остальные его собратья".
Митр. Иосиф с несокрушимой силой исповедует пред Сергиевским Синодом свою правоту, полагая, что "все причины для его удаления с кафедры могли бы быть преодолены, так или иначе, настойчивостью и твердостью обязанного более всего блюсти достоинство и свободу Церкви". (Ответ на пост. от 19/Х 1927. № 524). "Суди Господи суд мой и прю мою, да будет воля Твоя", – кончает свое заявление Синоду митр. Иосиф.
Действия ГПУ защищаются митр. Сергием и еп. Петергофским, управл. епаpxией Николаем Ярушевичем (ныне митр. Крутицким). Миряне протестуют пред правящим apxиepeeм, прямо указывая, что после отделения Церкви от Государства и освобождения Церкви от вмешательства и опеки мирской власти, надо строить церковную жизнь на строго канонических началах. А Церковь опять прислушивается к голосу сильных мipa. Св. Афанасий Великий из 47 лет святительства 20 лет провел вне Александрии, и никто, в угоду гонителям Церкви, не перевел его на другую кафедру. Напрасно просили еп. Николая о подвиге просить Синод и митр. Сергия оставить митр. Иосифа в Ленинграде, а гражданскую власть о разрешении митр. Иосифу прибыть в его город: "если митр. Иосиф останется в разлуке с епаpxией, разлученный с нею телесно, но крепко связанный духовно и молитвенно, это будет все же полезнее для епархии, чем совершенное отнятие от нея Митрополита". (Открытое письмо мирянина еп. Николаю. Осень 1927).
6. "Увещание" Архиепископа Углицкого Серафима от 24 января/б февраля 1927 г. митр. Сергию, говорит: "более чем полугодовой срок после издания декларации показал, что Ваша уверенность в возможность мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона совершенно несбыточна. Пока еще не поздно, издайте другую декларацию, во исправление первой, и выйдите на святую свободу. За вас будут молить Бога все истинные сыны Церкви, вас духовно облобызают все многочисленные страдальцы...".
В другом послании ко всей Церкви от 7/20 января 1929 г. apxиеп. Серафим объявляет все действия заместителя и его Синода незаконными и неканоничными, "ибо митр. Сергий и его единомышленники нарушили соборность, прикрывши ее "олигархической коллегией", попрали внутреннюю свободу Церкви, уничтожили самый принцип выборного начала епископата, принесли много страданий Церкви Божией, заменили на кафедрах многих епископов своими единомышленниками, а противных им лишили общения с их верными паствами, болезнующими со своими страдальцами и мучениками за истину Христову".
Apxиепископу Серафиму был обещан крест на клобук и митрополичий сан за переход к митр. Сергию, но за непокорность он претерпел новые административные репрессии.
7. Послание Дамаскина, еп. Глуховского митр. Сергию (летом 1929 г.). "Вы ничего не предприняли, чтобы посвятить хотя бы виднейших иepapxoв в свои планы или своевременно поставить их в известность о принятых уже решениях. Возмутившая наши души измена Ваша определившемуся уже курсу церковной жизни еще сопровождалась неправедными обвинениями нас, ссыльных и несогласных с Вами иерархов. Пастырская мудрость должна была бы побудить Вас далеко отшвырнуть от себя декларацию, раз она производит такое возмущение среди верующих и вызвала такое разделение. Мудрость Ваша попустила Вам настолько переоценить себя и свои полномочия, что Вы решаетесь действовать вопреки такому основному иepapxическому принципу Церкви, который выражен в 34 правиле св. апостолов. Но еще больше грех Ваш против внутренней правды церковной, против евангельского завета – безбоязненно исповедывать истину, против долга Вашего, как предстоятеля Церкви. И все это из-за убогих человеческих соображений, из-за призрачных льгот от врагов Церкви. Грех Ваш еще – внутренняя неправда самой декларации. Наиболее очевидный грех – это принижение авторитета церковной иерархии в сознании верующих, произведенное декларацией. Как высоко вознесен был авторитет наших архипастырей, когда они спокойно шли на испытания, и верующие массы чувствовали в них свою опору. Чувствовалось тогда, что мы уже почти победили и страданиями своими завоевали себе свободу своего церковного бытия, даже среди советской культуры. А теперь... Страшно подумать, как пошатнули Вы авторитет церковной иерархии. Вся Церковь ждет от Вас открытого заявления: считаетесь ли Вы с мнением подавляющего большинства иepapxoв на определенно выраженное несогласиe с Вашей линией поведения почти всей ссыльной Церкви, а также на мольбы и протесты множества пастырей и мирян – ответите ли отказом от своего ошибочного шага и изменением курса своей церковной политики, или же предпочтете утверждаться на основе уже совершенного Вами уклона в сторону расхождения со всей Церковью. Известно ли Вам, что введенная Вами новая форма поминовения (сов. власти) многими называется провокационной. Ведь она служит к очевидному выявлению принимающих и не признающих Вашу декларацию. Отсюда определенная форма обвинения: вы не поминаете митр. Сергия, потому что не признаете его декларации, а раз не признаете декларации – вы контрреволюционер. Известно ли Вам в каких невыносимых условиях живут местоблюститель митр. Петр и митр. Кирилл, оба загнанные в такие условия с несомненным жестоким расчетом. Свободой и покоем Вы пользуетесь за счет медленного умирания неугодных первосвятителей наших. Бросая в сторону нелегализированных пастырей несправедливое обвинение в контрреволюции, Вы тем подставляете всю ссыльную Церковь и оставшихся на свободе под удары власти, выискивающей предлоги для ущемления ненавистного для них духовенства".
В "Послании к верующим" еп. Дамаскин пишет: " И Патриарх не является единодержавным правителем Церкви и полномочным выразителем ея голоса. Он действует в неразрывном союзе с выбранными Соборами органами. По существенным вопросам он может принимать решение только совместно с Собором. Митр. Сергий не имеет прав без санкций митр. Петра и сонма русских иepapxoв декларировать и предпринимать ответственных решения, которые должны в дальнейшем определять жизнь церковного организма в каждой его клеточке".
8. Посланиe братьев-епископов: архиепископа Пахомия Черниговского и еписк. Аверкия (1927 г.). "Истинная причина гонений не церковная контреволюция, а в коренном расхождении в воззрениях: то, что для нас святыня, то для безбожников опиум, дурман, предрассудок, обман и шарлатанство, контрреволюция. Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых сила Божия. Мудрость мы проповедуем не века сего и не властей века сего предержащих, но премудрость Божию, которой никто из властей века сего не познал. Бог века сего ослепил их умы. И душевный человек не понимает того, что от духа Божия, потому что он почитает это безумием (1 Кор.1,14; 2 Кор. 4). Принципа союза Церкви и советского Государства быть не может. Государственная религия в антирелигиозном государстве, правительственная церковь при безбожном правительстве – бессмыслица, которую пытаются осуществить наши церковные руководители. Авторы декларации затирают границы между Церковью и Государством тождеством их радостей и горестей. Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, что общего у света со тьмою (2 Кор. 6). На стороне Государства внешняя сила; и оно использует церковный аппарат, раболепный Синод, покладистых предстоятелей в своих политических целях, совсем не на пользу святой веры и ставят Церковь в унизительное положение. Уже выяснилось, что митр. Сергий и его синод попали под ужасное давление агентов власти даже внутри церковной своей деятельности: перемещение епископов, назначение священников, кого поминать в молитвах за богослужением, как принимает население епископов. Теперь власть гражданская не имеет нужды своими средствами устранять неугодных ей церковных деятелей. Горе мipy от соблазнов, ибо надлежит быть соблазнам, но горе тому человеку, от которого соблазн приходит". (Mф. 18, 10).
9. Дмитрий, епископ Гдовский и Сергий, епископ Нарвский за подписями своими от 14 и 16 декабря 1927 г. в особом акте заявили: "ради мира совести отрицаемся мы лица и дел бывшего нашего предстоятеля, незаконно и безмерно превысившего свои права и внесшего и великое смущение, и "дымное надмение мipa" в Церковь Христову. И решаемся мы на cие лишь после того, как из собственных рук митр. Сергия приняли свидетельство, что новое направление и устроение русской церковной жизни, им принятое, ни отмене, ни изменению не подлежит".
Оба особыми актами Сергиевского Синода были запрещены, а в 1938 г. расстреляны.
10. "Обращение петроградского духовенства к митр. Сергию" отмечает, что митр. Сергий, минуя местоблюстителя, которого замещает и который сослан, он через его голову протягивает руку Патриарxy, который якобы хотел только сделать то, что он делает, но смерть помешала. От искусственной связи с Патриархом и не имея ничего в постановлениях последнего Собора, что бы уполномочивало его на его отношения с гражданскими властями, но и напротив встретив решения противные ему, он предпочитает обратиться в Собору еще только грядущему. Минуя местоблюстителя, Патриарха и Собор, послание не только не явилось выразителем голоса свидетелей истины, исповедников и страдальцев за нее, но и отводит их, как погрешивших против власти и называет их беспочвенными мечтателями. Послание не является выразителем ни Патриарха, ни Собора, ни соборного разума Церкви, ни православной совести верующих членов Церкви, хотя и придает себе вид законности. Не Церковь русская изнесла из недр своих это послание, а обратно, оторванное от истинной Церкви, оно само легло краеугольным камнем в основание новой "церкви лукавнующих". "Вотще пытается Синод придать вид соборности посланию, безумны его притязания быть выразителем голоса Церкви. Синод это только как бы мятый ковер, которым прикрыты поруганные ступени церковного священноначалия".
"Второе обращение" петроградцев имеет такого рода утверждения: "со времени издания Вашей декларации в управлении Церковью принимает участие, вопреки декрету об отделении Церкви от Государства, гражданская богоборческая власть. Епископы назначаются на кафедры не по Вашему произволению, и таким путем постепенно создается епископат, желательный для гражданской власти и ея интересов, и совершенно не соответствующей истинным интересам Церкви, как это уже случилось в отношении состоящего при вас временного патриаршего Синода. Устранены из богослужения моления о страдальцах за дело Церкви, находящихся в тюрьмах и ссылках, и одновременно введены моления за власть, посылающую этих страдальцев в тюрьмы и ссылки (Указ митр. Сергия от 8 окт. 1927 г.). Ничего подобного еще не бывало в истории Церкви".
11. Еп. Василий (Зеленцов) Прилукский в "Каноническом исследовании Послания митр. Сергия" (осень 1927 г., Соловки) указывает, что стремление навязать Церкви обязанность заниматься политикой определенного направления грубо нарушает Постановление Собора от 2/15 августа 1918 г., и это самочиние должно быть им приостановлено. Всероссийская Церковь, отказавшись от церковной политики, уничтожила внутри себя принуждение членов Церкви к той или иной политике и отменила ответственность членов Церкви пред общественным церковным судом за всякую политическую деятельность. Всякий, занимающийся политикой, отвечает за нее пред страной.
12. Епископ Виктор Глазовский: "Декларация митр. Сергия есть явная измена истине (Ин. 14, 6). Кого предали подписавшие воззвание и от кого отреклись... от святейшей Церкви Православной. ... ей они вынесли открытое пред всем миром осуждение, ими она связана и предана на посмеяние "внешним", как злодейка, как преступница, изменница Своему Святейшему Жениху Христу. Отступники превратили Церковь Божию из союза благодатного спасения человека от греха и вечной погибели в "политическую организацию, которую соединили с организацией гражданской власти на служение мipy сему, во зле лежащему, для осуществления политических идей ея. Декларация для смиренных и боящихся Бога, христолюбивых людей является совершенно неприемлемой. От начала до конца она исполнена неправды и есть возмущающее душу верующего глумление над святою Православною Церковью, и над нашим исповедничеством за истину Божию. А через предательство Церкви Христовой на поругание внешним она есть прискорбное отречение от своего спасения или отречение от самого Господа Спасителя" (Письма октябрь-декабрь 1927 г., Посл. 28 февр. 1928 г.).
13. Документ "Пятнадцать пунктов, мнение трех ссыльных епископов (осень 1927 г.). Сам митр. Сергий убеждал заключенного митр. Петра (письмо 1 февр. 1920 г.), что он не мог учредить григорьевского коллегиального управления и уничтожить местоблюстительства, а теперь сам заводит Синод, который издает послание ко всей Церкви и таким образом нарушает принцип единоличного возглавления Церкви. Всем известно, что советское государство везде заводит принцип коллегиального, а не единоличного управления, члены же коллегии лишены свободы суждений и подвержены посторонним нецерковным влияния. Так, Патриарх Тихон согласился было образовать в 1924 г. при ce6е Высшее Церковное Управление и ввести в него прот. Красницкого, но по требованию архипастырей, пастырей и мирян, увидавших в нем отделение ГПУ, через месяц закрыл его (Резолюция 26 июня 1924 г. № 523). Когда Церковь не была отделена от Государства, она часто, против желания, втягивалась в политику. В советском государстве, отделившем от себя Церковь, она может быть в стороне от всякой политики, делая только свое церковное дело, и будучи совершенно свободной от всяких влияний на ея внутренний порядок гражданской и антирелигиозно настроенной власти. Послание митр. Сергия и его Синода вновь толкает Церковь на путь союза с Государством, ибо самое послание есть уже политическое выступление.
Законы церковные строго осуждают получение церковных прав и должностей через посредство мipcких начальников. Ни для кого не секрет, что члены Сергиевского Синода получили это звание от мipcких начальников. Не ради ли того, чтобы не помешать влиянию мipcких начальников на назначение членов Синода, не внято было и мольбам православных о предварительном совещании со старейшими иерархами. Сам митр. Сергий вторично первосвятительские права получил не без мирских начальников, которые, выпуская его на свободу, рассчитывали получить от него большие выгоды для своей антирелигиозной деятельности, чем от всех других заместителей.
14. Еп. Алексий, управляющий Воронежской епархией, в посланиях к пастве от 9/22 января 1928 г. заявил: "к великому нашему прискорбию обнаружили в последних деяниях митр. Сергия стремительный уклон в сторону обновленчества, превышение прав и полномочий, предоставленных ему и нарушение св. канонов (решение принципиальных вопросов самостоятельно, перемещение и увольнение apxиереев без суда и следствия и т. п.). Православные святители и пастыри пытались всячески воздействовать на митр. Сергия и возвратить его на путь истинный, но ничтоже успели".
15. Иерофей, еп. Никольский в послании к пастве от 12 января 1928 г. писал: "митр. Сергий избрал кривой путь дипломатического хитрословия, соглашений и уступок – будто бы для спасения Церкви – и оставил прямой, но скорбный путь креста, то есть терпения и твердости".
16. Документ "Письмо епископа "отошедшего" к епископу неотошедшему" 31 декабря н. ст. 1927 г. "Ленинский марксизм и православное христианство и социализм, материалистическая диалектика и православно-христианская философия по своей сущности столь непримиримы и столь друг другу враждебны, что о мирных взаимоотношениях Церкви Христовой и коммунистического Государства, да еще в период диктатуры пролетариата, и говорить срамно. Декларация выражает надежду на будущий Поместный Собор, который ни в коем случае не состоится, а если состоится, то в виде простого подбора подходящих людей. Митр. Сергий предлагает оставить свои политические симпатии дома и приносить в Церковь только веру, и сам тут же внес в Церковь политическую программу и предложил заграничному духовенству дать ему письменное обязательство о полной лояльности к советскому правительству. Каждый член православной Церкви подчиняется советской власти не потому, что он православный христианин, а потому что он гражданин СССР. Те, коих до издания декларации он сам, митр. Сергий, и верующий народ считали исповедниками православия и поборниками правды Христовой, декларация представляет обычными контрреволюционерами. Это неприкрытая клевета на Церковь и верующих чад ея. И вот, я грешный, как и многие другие, всегда были лояльны к существующей советской власти, а посему не имеем нужды только теперь становиться вместе с Сергиевской Патриархией на путь лояльности, и не перестанем оставаться лояльными к советской власти в том случае, когда на путях спасения пойдем своей дорогой".
17. Письмо изгнанника с Ангары (весна 1928 г.) еп. А. "Для разделения не хватает нового православного центра, утвержденного местоблюстителем. Архипастырь может и должен не подавать своего голоса в пользу лжи и насилия. Святители, подражающие ярославцам, должны оставаться самостоятельными во взаимных отношениях. Это предусмотрено еще при Патриархе. Централизация не предусмотрена, от нее убереглись, не навязывают никому своей власти.
Ни для кого не секрет, что apxиереи назначаются не митр. Сергием и Патриаршим Синодом, и многочисленные перемещения сделаны не для пользы Церкви. Назначенный аpxиерей, по приезде своем на место служения, должен явиться к местным вершителям церковных судеб, у них выдержать нечто вроде экзамена, и бывали случаи, когда он не был допущен к управлению своей eпapxией. Хотя этих и подобных им многих деяний нельзя подвести ни под какие каноны, но от такой легализации веет ужасом".
18. Неизвестный документ утверждает, что организованный митр. Cepгием Синод, без благословения местоблюстителя митр. Петра и без совещания старейших иepapxoв, – неканоничный и не патриарший по своему происхождению и по составу.
19. Документ "Церковь в пустыне" (2-е письмо еп. Н. к еп...). "Соборность в доникейское время осуществлялась через живое общение между членами Церкви Христовой. Да, в былое время к последнему способу прибегал и сам митр. Сергий. Припомни лето 1926 г., когда митр. Сергий разослал епархиальным архиереям проект декларации, просил всех архипастырей, по обсуждении проекта на местах, представить свои соображения. Но в 1927 г. ему до зарезу понадобилась легализация".
"Не обращаться же нам к митр. Сергию, – пишет один епископ другому, – возглавляющему ныне группу преосвященных вредителей, продавших свободу Церкви и создавших на основах модернизированного богоотсупления церковь-блудницу".
20. Серпуховское духовенство и миряне заявили митр. Сергию 14 декабря 1927 г. – "Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем церковные каноны".
21. Обращение украинского духовенства к своему епископу от 14 марта 1928 г. в ответ на его послание в сергиевском духе. "Повторить Ваше совершено голословное обвинение на весь сонм страждущих архипастырей и пастырей значит отлучить себя от сонма, согласиться в мыслях и в слове с отпавшими от Церкви обновленцами и вступить в явное противоречие с девятой заповедью Закона Божия – "не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего".
22. Свящ. о. Валентин Свенцицкий в дек. 1927 г. написал митр. Сергию: "Вы ставите Церковь в ту же зависимость от государственной власти, в которую хотели поставить ее два первых "обновления", вопреки св. канонам Церкви и декретам самой гражданской власти. И "живая церковь", захватившая власть Патриарха, и "григорианство", захватившее власть местоблюстителя, и Вы, злоупотребив его доверием, вы все делаете одно общее антицерковное обновленческое дело, причем Вы являетесь созидателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время охраняете фикцию каноничности и православия. Это более чем нарушение отдельных канонов".
23. В одном воззвании – "Всем чадам Христовой Церкви" (осень 1927 г.) просвещенный духовный писатель говорит о провокационном смысле декларации: "она составлена в таких выражениях, что неприятие ея совестью верующих необходимо приводит их к обвинению в контрреволюции. Оценку ея дадим словами св. Илария Пиктавийского: "она (декларация) подкрадывается тихо под нашим именем умерщвляет ласково, совершает нечестие под видом набожности, уничтожает Христову веру, будучи ложной проповедницей Христа. Она все бедствия гонения располагает так, что научает побеждать без храбрости; умерщвлять без меча, преследовать без поношения, ненавидеть без подозрения, обманывать без соображения, исповедывать без веры, ласкать без расположенности, делать что хочешь, но не обнаруживать чего хочешь" (Книга против Констанция). В декларации слышен голос, чуждый голосу Доброго Пастыря, и овцы за ним не идут. Святая Церковь ждет от него подвига, и он должен, как добрый пастырь, положить душу свою за овцы своя" (Ин. 10, 5,11).
24. Письмо неизвестного к "печальнику о Церкви Христовой" от 1 февраля 1928 г. – "Где иерей мало заметен и мелкий батюшка, и где народ несознателен, там митр. Сергий накладывает на него прещение; а где народ более воспитан православно, там митр. Сергий этого не делает. Не сознание истинности своего долга руководит митр. Сергием, но лживая и отвратительная обновленческая политика. Довольно лжи, обманов, политики, всяческого лавирования и хитростей. Истина проста и простой она должна быть пред всеми. Истязание, ссылка и смерть лучших архипастырей и пастырей русской Церкви – наша опора и наше спасение, а не политика в центре Москвы, где лжеумствующие самозванцы и наемники работают над тем, как помирить Христа с Велиаром. Немедленное отложение остается единственным путем к сохранению православного устроения Церкви".
***
Существенно содержание всех этих заявлений, которое далеко не исчерпано ни по своей сути, ни во всем количестве их, но важен самый факт авторитетного церковного протеста, который является достаточным, чтобы поставить вопрос о каноничности действий первоиерарха, который очевидно порвал единомыслие с собратиями (Апост. 34).
Этот духовный собор Российской Церкви, многочисленный и авторитетный, если хотите, на этот раз с участием клира и мирян, высказался совершенно определенно по поводу союза митр. Сергия с советской властью. Вполне естественно, что то, что Церковь единодушно отвергла в предшествующих расколах обновленчества и григорьевщины, отвергла снова и теперь у своего "канонического" первого епископа.
“Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни” (Откр. 2, 10)
После выезда из Крыма вместе с Добровольческой Армией, Русские Иерархи Православной Церкви, на Балканах объединили под одним управлением все епархии и приходы, находившиеся вне границ Советского Союза, и организовали под председательством Митрополита Антония Храповицкого Русскую Православную Церковь Заграницей (РПЦЗ) с Заграничным Синодом для духовного окормления верующих и продолжения во всех странах мира миссионерства. После объявления Митрополитом Сергием Страгородским «Декларации» о солидарности и сотрудничестве с антибожией советской властью в России, РПЦЗ открыто не признала возможность свободной части Церкви стать в согласии с теми, кто преследует Православие и при содействии коммунистических властей организованному Синоду, узурпировавших власть законного Митрополита Петра и порвало свое подчинение Митрополиту Сергию. Русская Православная Церковь духовно всегда противостояла злу и поэтому не удивительно, что РПЦЗ была против коммунизма в особенности после вероломного захвата власти и совершаемых им преступлениях в отношении Церкви и населения в Отечестве. РПЦЗ поэтому отстаивала церковную организацию вне границ СССР как оставшуюся свободной часть Русской Церкви.
Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей
(Джорданвилль, 1948 г.) Глава 5
НЕКАНОНИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
5. ПРИНЯТИЕ УСЛОВИЙ ЛЕГАЛИЗАЦИИ
Митрополит Сергий, заместитель находящегося в заключении м. Петра, в свою очередь, был арестован 30 ноября/13 декабря 1926 г. "Проект обращения" м. Сергия к советской власти не был принят агентом власти, и этот в свою очередь продолжал настаивать на принятии известных четырех условий, предложенных год тому назад м. Петру. Для большей убедительности этих условий ГПУ настолько усилило репрессии против епископата, что в редкой епархии оставались еще епископы. Аресты и ссылки епископов достигли к этому моменту своего кульминационного пункта. После бесплодности своих попыток подменить твердую церковную власть своими ставленниками и спровоцировать анархию в Церкви, большевики, давя террором, продолжали переговоры о легализации с законной церковной властью.
Обновленчество нанесло вред Церкви, но при отсутствии всякого авторитета у себя и заграницей и при наличии законного церковного управления, оно не могло сделать всех тех услуг власти, которые нужны были для ее разрушительных целей. Ей оставалось овладеть волей, склонить на свои условия только каноническое возглавление Церкви, за которым стоял епископат, духовенство и вся масса народа. Наступил критический период борьбы советской власти и Церкви, одинаково важный для обеих сторон по своим последствиям.
После коротких переговоров с apхиеп. Серафимом Углицким "жертвой специальной обработки от недругов Православной Церкви, когда епископа изолируют от других", сделался снова м. Сергий.
17/30 марта 1927 г., после трех с половиною месяцев заключения, он был освобожден из тюрьмы.
Самый факт освобождения в тот момент, когда репрессии против Церкви по всей России все возрастали, сразу же возбудил ряд опасений и тревог. В то время, когда в тюрьмы бросали последних епископов, и аресты и ссылки рядового духовенства продолжались, м. Сергий получил право свободно жить в Москве, каковым правом он не пользовался даже до ареста, и жил, будучи заместителем первоиерapxa, в Нижнем Новгороде. Для большинства церковных людей стало несомненно, что м. Серий договорился с ГПУ, между ними состоялось какое-то соглашение, которое дало ему и его близким совершенно исключительное положение. (Воск. Чтение № 35, 1930). Наконец, в атмосфере все растущего недоверия от 16/29 июня 1927 г. вышла знаменитая декларация м. Серия, как новая программа дальнейшей жизни Церкви и действий московской патриархии.
Поворотный момент
Насколько этот момент церковной жизни был резким поворотным рубежом, отделяющим одну эпоху от другой, обратимся к двум-трем ярким свидетельствам — письмам на имя м. Сергия.
"Дорогой Владыка, — пишет еп. Виктор Ижевский (два письма октябрь-декабрь 1927), — ведь вы не так давно были доблестным нашим кормчим, и для всех вожделенным нашим первопастырем, и одно воспоминание святейшего имени вашего вливало в сердца наши бодрость и радость. И вдруг такая печальная для нас перемена. Души наши изнемогают от созерцания того, что теперь происходит кругом в Церкви. Там далеко задумал отложиться Ташкент, тут бурлит и возмущается Ленинград, здесь стенет и вопиет к небу Вотландия и опять бунтует Ижевск, а там, в скорби и недоумении, приникли к земле Вятка, Пермь и пр. пр. города ... Таковое разрушение Церкви Божией есть вполне естественное и неизбежное следствие того пути, на который поставило Вас Ваше воззвание 16 июля".
"Обращение петроградского духовенства к м. Сергию гласит: "Вспомните, что вы приняли, когда становились блюстителем русского патриаршего престола... Вы обещали бережно охранить то, единственно правильное положение, в которое Господь поставил Русскую Церковь в отношении к нынешним правителям Poccии. Это положение трудное, ибо общее имя ему — бесправие, но Церковь Вселенская уже знала его некогда в целом, в отдельных областях своих знала всегда, а русская за десять лет своего существования в соседстве советской власти, также не видала и не искала возможности иных отношений. Православные люди понимали, что власть, поставившая как одну из своих целей распространение неверия, не может не только покровительствовать Церкви, но даже и охранить внешний ее строй в границах своих владений. Мы не надеялись иметь более тесных правовых отношений к неверующей власти и не искали их. Так продолжалось в течение десяти лет, так должно было оставаться и в будущем. Вы захотели как бы помочь Церкви и исходатайствовали для нее некоторые права. Но какой ценой вы этого добились. Тою, которая для многих православных людей станет и уже становится ценой крови".
Последний возглавитель Церкви в канонический период ее управления, apxиеп. Серафим Углицкий писал м. Cepгию (24 января/8 февраля 1928): "Вы так мудро и твердо держали знамя православия в первый период своего заместительства, теперь свернули с прямого пути и пошли по дороге компромиссов, противных Истине.... что же случилось ... неужели это роковое бесповоротно ... Неужели вы не найдете мужества сознаться в своем заблуждении, в своей роковой ошибке — издании вашей декларации 16/29 июня 1927 г.".
Значение Декларации
Во-первых, она принимает все условия легализации, которые Церковью, самим м. Cepгием и всем епископатом были перед этим отвергнуты. Выступление м. Сергия теперь явилось его единоличным шагом. Первый епископ был в начале в согласии со всем епископатом, но потом стал действовать "без рассуждения всех", "превысил" свою власть и нарушил "единомыслие" (Ап. 34). Таким образом, в Российской Церкви произошло событие существенного значения, и в жизни Московской Патриархии твердо определились два исторически разделенных периода: церковно-законный, канонический, и противозаконный, неканонический.
Во-вторых, декларация, а затем антиканонические действия по ней, явились причиной образования нового раскола, который возник в широком масштабе в начале и, будучи внешне раздавлен террором или административным содействием советской власти м. Сергию, не изжит в Церкви внутренне и глубоко до нынешнего дня. Раскольник, конечно, тот, кто откололся от единства с Церковью.
В-третьих, на этой принципиальной, идейной основе декларации 1927 года Московская Патриархия стоит и поддерживается советской властью до сего времени. Советский чиновник при патриархии Г. Карпов подчеркивает ее непреходящее значение, как устанавливающей нынешние отношения Церкви к советской власти (ЖМП, 12, 1944).
Декларация м. Сергия
"Едва ли нужно объяснить значение и все последствия перемены, совершающейся, таким образом, в положении нашей Православной Церкви, ея духовенства, всех церковных деятелей и учреждений..." — говорит м. Сергий в этой декларации, сообщая, что в мае текущего года "с разрешения властей организовался временный при заместителе патриарший Священный Синод". Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление; а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т. д.". "Мешать нам может лишь то, что мешало и в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это — люди, которым кажется, что "нельзя порвать с прежним режимом и даже с монapxией, не порывая с православием; такое настроение известных церковных кругов, навлекавшее подозрение советской власти, тормозило и усилия святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с советским правительством; им придется или переломить себя и работать с нами только во имя веры, или, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дел".
"Мы потребовали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не пора ли и им пересмотреть вопрос о своих отношениях к советской власти, чтобы не порывать со своей родной церковью и родиной".
Имея задачу "поставить нашу православную русскую Церковь в правильные отношения к советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования", м. Сергий заявляет, что "наша патриархия решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, радости, и успехи советского союза суть "наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи". Наконец, сознавая значительность и ответственность своего выступления, м. Сергий объявляет своей задачей созыв второго поместного собора, который изберет центральное управление, а также вынесет решение о всех похитителях власти церковной, раздирающих хитон Христов, и в то же время даст "окончательное одобрение и предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей Церкви к советскому правительству".
Объявляется радость, благодарственные молитвы ко Господу, всенародная благодарность советскому правительству за внимание к духовным нуждам православного населения и заверения в верности ему.
После чтения этой декларации кажется, что действительно произошло большое событие в жизни Церкви и с этого момента прекращается гонение на нее, и она делается свободно действующим учреждением в государстве. Но неужели последнее вдруг меняет свое отношение к ней только потому, что м. Серий выпускает такую декларацию? Произошло важное событие, но не такое. Почти никто не разделил объявленной радости и не поверил в успех предприятия м. Сергия. Верил ли он сам? Надо полагать, что надеялся, может быть, получить столько же, сколько получили обновленцы.
Большевицкий обман
Декларация м. Сергия была крупным авансом заведомому мошеннику и шантажисту, испытанному в аферах, и притом без всякой расписки, маленького залога, на веру одному его слову. И, конечно, обман был полный. Поймавши "каноническую" церковную власть в свои сети, большевики не дали ей ни капли того, что дали прежде обновленцам, но продолжали гонения, систематически и неослабно их усиливая еще двенадцать лет (с 1927 по 1940), доведя Церковь до полного изнеможения, когда она совершенно перестала быть опасной для советского идеологического строя.
Единственным препятствием для большевиков в деле гонений на Церковь было исповедничество всякой правды церковной властью, которое одушевляло своих верующих и свидетельствовало истину пред остальным мipoм. Сломив именно это ея духовное сопротивление, большевики развязали себе руки. Склонив на свою сторону, низложив морально единственно авторитетную церковную власть, большевики торжествовали свою победу и теперь беспощадно мстили за долгое упорное сопротивление, за былое исповедничество, и презирали, глумились, издевались, ненавидели, как может ненавидеть большевик со всей фанатической, классовой и антирелигиозной ненавистью. Легализировалось только одно высшее центральное церковное управление. Епископы на местах, даже принявшие позицию м. Сергия, не получили и малейшей гарантии личного существования и потеряли всякую связь с центром. Децентрализация, предложенная высшим церковным управлением в 1920 г., прошла в жизнь фактически, но при существовании нового церковного управления, которое навсегда оказалось дискредитированным в глазах широких масс верующего народа. Оно согласилось официально возглавлять уничтожаемую церковь не только без протеста, но, во-первых, поощряя и оправдывая гонения, подтвердив политические обвинения большевиков на церковных людей, во-вторых, прямо участвуя в них, в расправе с тою частью епископата, которая не согласилась с декларацией м. Сергия.
Расправа с епископатом
Первые месяцы существования легализированного церковного управления протекали под знаком колоссальных перемещений личного состава иерархии. Это была "проба пера": подчиняющиеся принимают новый курс, соглашаются с декларацией, легализируются вместе с его управлением. Ссыльные епископы в большинстве увольняются на покой, их кафедры замещаются новыми лицами, возвращающиеся из ссылок за отбытием срока или вообще малонадежные для советской власти назначаются на кафедры в далекие окраины. На центральные кафедры назначаются новые люди, во всеуслышание выразившие готовность следовать принципам декларации м. Сергия.
Эти массовые перемещения епископов, увольнение самых лучших и стойких, назначение новых, испытанных в своей нетвердости, запрещения в священнослужении поставили Церковь пред фактом существования новой иерархии, недостойной своего положения (Воск. Чтение, 1930).
В связи с отказом подчиниться м. Сергию запрещены им в священнослужении многие дополнительно репрессированные большевиками — м. Кирилл Казанский, м. Иосиф Ленинградский, архиеп. Серафим Углицкий, архиеп. Варлаам Псковский; епископы — Виктор Вотский, Димитрий Гдовский, Cepгий Нарвский, Иерофей Никольский, Евгений Ростовский, Алексей Козловский и др. В связи с этим же убиты епископы: Иерофей (Афоник) и Филипп (Гумилевский), репрессировано множество из духовенства и видных мирян: М. А. Новоселов, о. В. Свенцицкий, о. Ф. Андреев, о. А. Сидоров и мн. др. Группы епископов, духовенства и мирян из разных епархий пробовали обращаться к м. Сергию с просьбами, мольбами, убеждениями, но когда стало очевидным, что он не обращает никакого внимания и продолжает укреплять свои позиции — замолчали.
Большинство епископов старались отойти в сторону, устраняясь от сотрудничества с м. Сергием, уходя на покой и отказываясь от назначений. Вся масса ссыльных стала на эту точку зрения бойкота и пассивного сопротивления. Открыто и последовательно объявивших м. Сергия предателем и порвавших с ним всякое общение сначала было немного, но постепенно их число возрастало. Объявленные митр. Ceргием контрреволюционерами, они были арестованы. Сначала из 17 таковых был на свободе один, а потом ни одного. Часть епископов, лично связанных с ним, получивших кафедры, повышения, епископство, кровно заинтересованных, составили ядро, активно поддерживающих его, но это все с низким удельным весом, с опороченным прошлым. Однако, легализация не оправдалась и редкие из ниx сохранились. (Воск. Чтение, 1930).
За это чисто церковное преследование и углубление тяжести безбожного гонения на Церковь Бог покарал м. Серия позорным и беззаконным избранием в 1943 г. в патриарха. Это совершило, с нарушением церковных правил и с пренебрежением постановления последнего Собора 1917 г., келейное собрание 18 епископов, жалкого остатка его сторонников. Это все, что могла в этот момент представить огромная Российская Церковь, по меньшей мере, из 100 еще живых и лишенных своих кафедр епископов.
В данный момент в советской России существует новый и третий состав епископата в отличие от второго, который был подобран с 1927 г. из принявших так или иначе декларацию и легализацию и побывавшего на свободе, и от первого, который не принял легализации.
Первый состав епископата, который пошел на разрыв или ограничился протестом, или вообще не был выпущен из тюрем, частью вымер, как еп. Дамаскин Глуховский и др., частью расстрелян, как Иосиф Ленинградский, Димитрий Гдовский, Филипп (Гумилевский) и др., частью пребывает в лагерях и ссылках до нынешнего дня. Из последних одни — сверстники патр. Алексия и его ближайших сотрудников митрополитов Григория Ленинградского и Николая Крутицкого, а также тех стариков священников, которые сделаны сейчас епископами, другие моложе.
Второй состав принявших позицию м. Сергия и имевших кафедры, истреблен в порядке общего гонения, не взирая на их лояльность к главе Церкви. Один, как м. Анатолий Одесский (Грисюк) умерли в тюрьмах и ссылках, другие, как. м. Серафим (Мещеряков), архиеп. Ювеналий (Масловский), архиеп. Питирим (Крылов) и др. расстреляны, третьи, очень молодые епископы, как Иоанн (Широков), Серафим (Александров) Бакинский, Рафаил и др. до сего времени в тюрьмах и ссылках. Среди заключенных в самое последнее время, в дни "свободы" — еп. Дамаскин (Малица), Каменец-Подольский, рукоп. 1940 г., еп. Вениамин (Новицкий) с Волыни, рукоп. 1940 г., Симон (Ивановский), Черниговский, рукоп. 1924 г.
О положении в 1945 г. есть свидетельство невозвращенца лейтенанта НКВД (Соц. В. 20 авг. 1946): "В Молотове (Пермь) на распределительном пункте было много священников; оказалось, что все они собраны из лагерей и получают свободу; среди них был один apxиepeй; в тех лагерях было еще девять apxиepeeв, но они отказались подписать какую-то бумагу и остались в лагерях". Таким образом есть в данный момент предпочетшие умереть в узах, но не принять свободу на условиях сотрудничества с современной московской патриархией. И таковых, как видим, не мало; из десяти свободу получить захотел только один. Среди нового епископата, из бывших "на покое" (так патриарх называет заключенных), мы находим из первого состава твердых и непримиримых только еп. Мануила Лемишевского. Должно быть и такое падение.
Наконец, третий современный состав уже легального епископата создан почти в два года (1943-1944), в большинстве из стариков - вдовых священников со старым семинарским образованием, разысканных по углам России. Добавив их к тому, что оставалось из прежних сторонников патриархии, число правящих епископов в России достигло сейчас 66. Не обо всех из них мы имеем данные, но что имеем, показывает, когда этот состав возник. Он существует параллельно с епископатом, лишенным своих кафедр.
Вот легальный епископат Русской Церкви к 1947 г. В скобках указаны год епископства, фамилия и год рождения.
Легальный Епископат
Патриарх Алексий (1915, Симанский, 1877). Николай, митрополит Крутицкий (1922, Ярушевич, 1891). Григорий, митр. Ленинградский и Новгородский (1942, протоиерей Чуков, 1870). Иоанн, митр. Киевский и Галицкий (1928. свящ. Соколов, 1877). Лука, apxиеп. Крымский и Симферопольский (1923, доктор мед. Воино-Ясенецкий, 1877). Никон, еп. Донецкий и Ворошиловградский (1944, свящ. Петин, 1902). Cepгий, еп. Херсонский и Одесский (1944, быв. обновл. монах Ларин, 1908). Серафим, еп. Ростовский и Таганрогский (1946, прот. Шарапов, 1878). Панкратий, еп. Каменецподольский и Проскуровский (1946, архим. Кашпарук, 1890). Елевферий, apxиеп. Пражский и Чешский, экзарх Чехословакии (Воронцов). Антоний, еп. Станиславский и Коломыйский (1946, быв. униат. иеромонах Пельвецкий, 1898). Стефан, apxиеп. Харьковский и Богодуховский (Проценко). Максим, еп. Измаильский и Болградский (1944, свящ. Багинский, 1897). Макарий, еп. Можайский, вик. Московский (1944, прот. Даев, 1890). Maкapий, apxиеп. Львовский и Тернопольский (1945, прот. Oксиюк, 1884). Нестор, еп. Ужгородский и Мукачевский (1945, архим. Сидорук, 1904). Варлаам, еп. Волынский и Ровенский (1945, прот. Борисевич, 1899). Михаил, еп. Самборский и Драгобычский (1946, быв. униат. иеромонах Мельник, 1903). Фотий, apxиеп. Орловский и Брянский, (1926, Топиро, 1884). Антоний, apxиеп. Тульский и Белевский (Марценко). Иоасаф, еп. Тамбовский и Мичуринский (1944, архим. Журавлев, 1877). Мануил, apxиеп. Чкаловский и Бузулукский (1923, Лемишевский). Корнилий, apxиеп. Виленский и Литовский. Паисий, еп. Черниговский и Нежинский(1944, прот. Образцов). Варсонофий, еп. Гродненский и Лидский(1946, прот. Гриневич, 1875). Иоанн, apxиеп. Молотовский и Соликамский (Лавриненко). Даниил, apxиеп. Пинский и Лунинецкий (Юзвюк). Венедикт, еп. Владивостокский и Хабаровский (1946, игумен Пляскин). Toвия, еп. Свердловский и Челябинский(1944, прот. Остроумов, 1884). Софроний, еп. Ульяновский и Мелекесский (1946, иepoм. Иванцов, 1880). Виталий, архиеп. Дмитровский (бывший обн. Введенский). Гермоген, еп. Казанский и Татарский (1946, архим. Кожин, 1880). Антоний, еп. Костромской и Галичский (1944, прот. Котевич, 1891). Иларий, еп. Чебоксарский и Чувашский (прот. Ильин). Николай, еп. Ижевский и Удмуртский (1944, прот. Чуфаровский, 1884). Зиновий, еп. Горьковский и Арзамасский (Красовский). Михаил, еп. Ивановский и Шуйский (Постников). Онисифор, еп. Калужский и Боровский(1945, прот. Пономарев, 1881). Иосиф, еп. Воронежский и Острогорский (1945, прот. Орехов, 1871). Филипп, apxиеп. Астраханский и Сталинградский. Николай apxиеп. Алма-Атинский и Казахстанский(Могилевский). Илларион, еп. Сумский и Ахтырский (1945, прот. Прохоров). Питирим, apxиеп. Минский и Белорусский (Свиридов). Алексий, apxиеп. Куйбышевский и Сызранский (Палицын). Флавиан, еп. Краснодарский и Кубанский (1944, быв. обнов. прот. Иванов, 1889). Кирилл, еп. Пензенский и Саранский (1944, прот. Поспелов). Борис, еп. Саратовский и Вольский (1944, архим. Вик, 1906). Арсений, еп. Калининский и Кашинский (1945, свящ. Крылов, 1879). Феодосий, еп. Черновицкий и Буковинский (1945, прот. Корневицкий, 1895). Михаил, еп. Кировоградский и Чигиринский (1945, прот. Рубинский, 1872). Антоний, apxиеп. Ставропольский и Бакинский (Романовский). Варфоломей, apxиеп. Новосибирский и Барнаульский. Иов, еп. Лысовский (Кресович). Гурий, еп. Ташкенский и Cpeеднеазиатский (1946, архим. Егоров, 1891). Алексий, архиеп. Омский и Тарский. Алексий, apxиеп. Курский и Белгородсий. Димитрий, apxиеп. Ярославский и Ростовский. Андрей, apxиеп. Днепропетровский и Запорожский Иоанн, apxиеп. Уфимский и Башкирский (Братолюбов). Вениамин, apxиеп. Кировский и Слободской. Иероним, eп. Рязанский и Касимовский (1944, иepoм. Захаров, 1897). Иустин, еп. Вологодский и Череповецкий (1944, прот. Мальцев, 1883). Сергий,еп. Смоленский и Дорогобужский (1944,прот. Смирнов, 1893). Онисим, еп. Владимирский и Суздальский (1944, свящ. Фестинатов, 1890). Леонтий, еп. Архангельский и Холмогорский (1944, прот. Смирнов, 1876). Венедикт, еп. Кишеневский и Молдавский (1947, прот. Поляков, 1884).
После издания декларации определенного содержания, по условиям легализации, следует исключить из числа управляющих неугодных власти епископов, то есть устранение их от церковной жизни. Теперь мы имеем этих угодных советской власти епископов. Чем и как они угодили ей, мы не знаем. Это покажет следствие и суд будущего. Как выполнены другие условия легализации: достижения московской патриархии в заграничной части русской Церкви и ее контакт с властью, — увидим на своем месте.
Правящим архиереем Епископом Никоном изданы Указы о запрещении в священнослужении раскольников иером. Игнатия (Круткова), иерея Игоря Дуброва, иеродиакона Павла (Липина) и диакона Виктора Заводова.
"Деяния Второго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви Заграницей". Белград. 1939 г. Доклад К.Н. Николаева "Гонение на Православие в Польше". Стр. 641-677.
Александр Попов. "Гонения на Православие в Польше в XX столетии". Белград. 1937.
"Послание Святаго и Священнаго Собора Епископов Святыя Автокефальныя Церкве в Польше к верным сынам и дщерям Ея, от 16 июля 1938 г., для утешения и укрепления в вере и любви". "Меморандум Святейшаго и Священнаго Собора Епископов Святой Автокефальной Православной Церкви в Польше". "Царский вестник", № 622. 11 сент. 1938 г.
А.К. Свитич, магистр богословия. "Голгофа Православной Церкви в Польше в годы ее автокефалии". (Краткий исторический очерк.) Протопресвитер о. Терентий Теодорович. Протоиерей о. Антоний Калишевич и иже с ним. Протопресвитер о. Василий Мартыш. Протоиерей о. Симеон Каминский. Протоиерей о. Константин Лозинский. Протоиерей о. Василий Горнейчук. Епископ Корнилий. Священнослужители и церковные деятели Польши. Священнослужители Виленской епархии. Священнослужители Подольской епархии. Архимандрит Филипп Морозов. Общий список священно- и церковнослужителей Волыни, Польши и Холмщины, погибших во время Второй великой войны. Дополнения и поправки ко 2-му тому. В.В. Богданович.
Прот. А. Самойлович. О прот. Н. Пискановском и прот. Е. Котович.
Прот. Г. Шорец. Поправки и примечания к 1 и 2-му тт.
Игумен Георгий (Соколов). Справка об архиеп. Николае Ростовском.
Игумен Агафангел. Сообщение о прот. А. Лукине и прот. В. Извольском.
Игумения Иулиания. Архиепископ Питирим.
Иеромонах Леонид (Гес). Мученики Киевской лавры и других мест.
Иеродиакон Гурий. О прот. С. Миронове, старце Феодоре и др. Исповедники.
Иеродиакон Никодим. Иоанн, архиепископ Рижский. Материалы и фотографии.
Проф. С. Нестеров. Исповедница Татьяна.
Нат. Ал. Теодорович, др. Мелхиседек, митрополит Минский и Белорусский. Епископат Белорусской Церкви и его судьба. Жертвы коммунистического террора из числа духовенства Белорусской Православной Церкви.
Лидия В. Свитич. Протоиерей о. Порфирий Высоков.
М.М. Афанасьев. Священник о. Михаил Афанасьев.
Колесник А.Г. Казаки-мученики. О. Макарий-скитник.
Кудрянин. Архимандрит Никандр. Прот. о. Петр Орловский. П.Ф. Самойлов. Т.Д. Ушаков. М.В. Бабаев. М. Платонов.
А.Н.В. Расстрел Ново-Афонских монахов.
В.В. Мухин. Дополнения и поправки.
Э.И. Гросвальд. К истории Пскова и его святынь.
Г. Одинцов. Поправки ко 2-му тому.
Семянко Е. Священники И., Е., и В. Крыжановские.
М.Д. von Jahr. Прот. Голосов, священ. И. Жураковский и др.
Михайловский А.П. Священники Н. Михайловский и Г. Забельский.
З.В.М. Воспоминания о прот. Измаиле Рождественском.
"Церковная жизнь". № 10. 1 окт. 1933 г. Страдания Преосвященного Андрея, епископа Уфимского.
"Хлеб Небесный". № 6. 1939. Андрей, епископ Уфимский.
"Хлеб Небесный". № 13. 1-20 декабря 1929 г. "Доколе, о Господи!" Избиение в Трехречьи.
"Хлеб Небесный". № 5. 1940 г. Alma Mater. Прот. С. Русанов. Исповедники св. веры в центре Первопрестольной. М. Ар-ов.
"Православное обозрение". № 13. 1949 г. Студентка Валентина.
"Православная Русь". № 4. 1958 г. Архимандрит Серафим (Вербин). О трагической смерти митрополита Алексия (Громадского) и трех его спутниках, и о Дубенском монастыре.
"Православная Русь". № 17. 1951. Арсеньева-Гагарина. Ликвидировали. Из жизни в Советской России 30-тых годов. Иеромонах отец Симеон.
"Новое Русское Слово". 29 сент. 1956 г. Н. Воронович. Озеро Рица.
"Русская Жизнь". 1 ноября 1957 г. Е.Л. Письмо в редакцию. (Поправки ко 2-му тому "Новые мученики Российские".)
"Новое Русское Слово". 11 апреля 1954 г. Еп. Иоанн Сан-Францисский. Рассказ матери Иулиании. (Об о. Илье Зотикове и др.)
"Новое Русское Слово". 8 августа 1957 г. П.К. Два завета. Епископ Никодим, викарий Чигиринский и раввин.
"Новое Русское Слово". 19 мая 1950 г. Ю. Витбич. Не чернилами, а кровью. О жертвах Велижского восстания.
"Русская Жизнь". 16 апреля. 1949 г. "Православная Русь" № 8-9. 1949. Трагическая годовщина. О митрополите Сергии (Воскресенском).
Василий Алексеев. "Русский Православный Епископат в Советской России 1941-1953 г.г." Нью-Йорк. 1954 г. 88 стр.
И. Косяк. З гисторыi Праваслаунай Церквы Беларускага народу. Выданье Беларускай Цэнтральнай Рады. Нью-Йорк. 1956.
"Чествование Высокопреосвященнейшего Иоанна, архиепископа Рижского и всея Латвии". По случаю 10-летнего пребывания на кафедре Православной Церкви в Латвии. Рига. 1931. 62 стр.
"День Русского Ребенка". Вып. XVI. Апр. 1949. М.Р.Ф. Памяти убиенного Высокопреосвященнейшего Иоанна, архиепископа Рижского и всея Латвии.
"Новое Русское Слово". 1 ноября 1954 г. А. Волошин. Правда о смерти Л.Н. Собинова.
"Новое Русское Слово". 3 марта 1955 г. Ю. Офросимов. Тайна Собинова.
"Православная Русь". № 19. 1949. Д. Бер. К пятнадцатилетию мученической кончины архиепископа Иоанна Рижского.
Раиса Г. Solmmering. Иоанн, архиепископ Рижский.
"Русская Жизнь". 1-5 марта 1956 г. №№ 3315-3319. Похищение генерала Миллера. Перевод с испанского Н. Дубина.
"Новое Русское Слово". 28 февраля 1951 г. А.В. В Бразилии убит профессор И.В. Попов.
"Русская Мысль". 22 июня 1951 г. Б. Бровцын. Жертва большевиков. Жизнь и смерть И.В. Попова.
"Россия". Г.А. Знаменский. "Лучше поздно, чем никогда". К мученической кончине архипастыря Донской армии Высокопреосвященнейшего Гермогена. 3 авг. 1946. П. Медведев. "Доброй памяти архиепископа Гермогена, архипастыря Донской армии". 7 сент. 1946".
"Сборник материалов о выдаче казаков в Лиенце и других местах в 1945 году". В. Науменко. Вып. №№ 1-17. 1953-1959. Orangeburg. N.Y. U.S.A.
Б.М. Кузнецов. В угоду Сталину. Годы 1945-1946. Часть I. 1956. Часть II. 1958. Нью-Йорк. Издат. "Военный Вестник".
"Русская Мысль". 12 мая 1959. № 1370. А. Байкалов. О чем англичане молчат.
"Православная Русь". № 18. 1958. Как умерла Царская Семья. Сообщил барон Л.К. Пфейлицер-Франк.
"Церковность". 4-11 марта 1918 г. № 350. Прот. И. Восторгов. Памяти убиенного митрополита Владимира.
"Россия". 23 авг. 1946 г. Пророческая речь протоиерея И.И. Восторгова, произнесенная в день погребения убитого в Киеве П.А. Столыпина.
"Россия". 18 сентября. 1951 г. Н. Тальберг. Верный слуга Великой России.
"Новое Русское Слово". Казанский собор — центр антирелигиозной пропаганды. Г. Раевский. 9 янв. 1958. Преображенский собор в Одессе. Наталья Логунова. 15 мая 1959.
"Хлеб Небесный". № 6. 1930. Чудов мужской монастырь.
"Свет". 18 нояб./1 дек. 1938. Судьба мощей святителя Иоанна Тобольского. Прот. Г. Шорец.
"Знамя России". № 157. 15 мая 1957. Сохранилась ли наша Православная вера в СССР.
"Православная Русь". № 4. 1948. Взрыв Успенского храма Киево-Печерской лавры.
"Православная Русь". № 15. 1953. Виктор В. Судьба Воронежских святынь.
С церковной пышностью и великолепием приходы ИПЦ Греции праздновали Богоявление Господне.
Праздник проходил, как обычно, в Пирейском порту. После Божественной литургии в церкви Св. апостола Филиппа в Каминиа (Пирей) Митрополит Аттикийский и Беотийский Хризостом отслужил чин Великой Агиасмы.
Затем крестным ходом прошло великое шествие, в котором участвовали, помимо священства и верных, сотни молодых мужчин и женщин, одетых в традиционные костюмы, юношей с плакатами, флагами и хоругвями, а также с иконой Крещения Господня и Святым Крестом.
В Празднестве приняли участие митрополиты, епископы, священники, монахи и монахини из ИПЦ Греции и Старостильной Румынии.
Фессалоника
Во втором по величине городе в Греции состоялась Божественная литургия в кафедральном соборе Трех Святителей, которую возглавил Митрополит Григорий Салоникийский, с участием духовенства митрополии.
Великое освящение воды (церемонию Святого Креста) в Салониках помогли организовать члены салоникийского морского клуба. В крестном ходе также участвовала молодежь в традиционных костюмах, с хоругвями и флагами, филармонический оркестр Салоников и духовенство с певчими.
Волос
Божественная литургия в Волосе прошла в храме Святого Иоанна Крестителя, которую возглавил Митрополит Фотий Димитриадский. Затем состоялся крестный ход по направлению местного порта, где был отслужен чин Великого освящения воды.
Сталида
В Сталиде (о. Крит), по благословению Его Высокопреосвященства, Митрополита Фотия Димитриадского, Божественная Литургия прошла в церкви Непорочного Зачатия, где служил Епископ Климент Гардикийский с местным духовенством.
В порту Сталиды также состоялись Великое освящение воды и купания. Несмотря на плохую погоду предыдущих дней, погода в день Праздника стояла солнечная и приятная, что способствовало празднованию.
Дополнения и поправки к первым двум томам собрания материалов
Епископат
Архиепископ Иларион (Т. I, 125-134 стр.)
Троицкий Владимир Алексеевич родился 13 сентября 1886 года в Тульской губернии в семье священника села Липиц Каширского уезда. Окончил Духовное училище и семинарию в Туле и на казенный счет поступил в Московскую Духовную академию, среди студенчества которой выдвинулся как одаренный, со склонностью к научным занятиям человек.
Его оставили при академии в качестве профессорского стипендиата для подготовки к занятию свободной кафедры Священного Писания Нового Завета. В конце 1812 года выпустил обширные "Очерки из истории догмата о Церкви". Этот труд был представлен на соискание степени магистра богословия, в звании которого он и был утвержден после блестящей защиты на академическом коллоквиуме. Получив доцентуру, Владимир Алексеевич осуществил свою давнишнюю мечту — принять монашество.
28 марта 1913 года в лаврском скиту Параклит ректор академии епископ Феодор совершил чин пострижения (с наречением новому иноку имени Иларион) после малого славословия в конце великопостной утрени. Замечательную речь, обращенную к душе инока Илариона, "имущего печать высокой мудрости", сказал епископ Феодор (напечатана в августовском номере "Богословского вестника" за 1913 год). В Великий четверг Иларион был возведен в сан иеромонаха и вскоре назначен инспектором Московской академии. Среди его работ, ранее указанных, известны: "О церковности духовной школы и богословской науки", "О необходимости историко-догматической апологии 9-го члена Символа веры", "Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве", "Триединство Божества и единство человечества".
"Незабвенный образ страдальца за веру и Церковь Христову архиепископа Илариона (Троицкого) я с благоговением храню с сердце. — Пишет один из свидетелей его жизни. — Будучи питомцем Московской Духовной академии с 1915 по 1917 год, я более двух лет, вплоть до самого окончания курса в ней, находился под духовным влиянием этого замечательного православного богослова. В те годы владыка Иларион был еще в сане архимандрита и занимал должность инспектора академии. Это был молодой и полный сил деятель, уже успевший, однако, выявить свои крупные духовные дарования. Высокого роста, неполный и статный, всегда живой и жизнерадостный, всегда добрый, общительный и шутливо-остроумный, отец Иларион пользовался любовью в студенческих массах академии, к которым умел подойти просто и искренно. Я никогда не видел его гневным, раздраженным. Он был вдохновенным служителем Престола Божия, ревностным проповедником с большим даром ораторского искусства, чудным чтецом и певцом церковным, (Отец Иларион, когда литургисал, обычно сам читал для причастников благодарственные молитвы и читал их с замечательным подъемом и выражением, выйдя к причастникам на амвон.) прекрасным лектором по Священной Истории Нового Завета и автором талантливых научно-богословских статей, печатавшихся в ежемесячном журнале академии "Богословский вестник". Не ограничиваясь преподаванием для студентов, отец Иларион устраивал в стенах академии популярные лекции для населения Сергиева Посада, на которые стекалось множество народа.
Среди монашествующих академии было два направления: уединенное созерцательно-аскетическое и общественно-деятельное. Отец Иларион принадлежал к последнему. Он любил монашество и был в трогательной дружбе с академическими монахами. Наиболее близкими его друзьями были преподаватель Священной Истории Ветхого Завета иеромонах Варфоломей (Ремов), впоследствии епископ и настоятель Московского Высокопетровского монастыря, расстрелянный большевиками, и помощник инспектора иеромонах Иоасаф (Шишковский), впоследствии епископ Кашинский. Нередко вместе с отцом Иоасафом отец Иларион посещал благочестивые семейства Сергиевого Посада.
Одно время отец Иларион серьезно помышлял о переселении на Аляску (Ситка). Он уже вступил в переписку с тамошними возглавителями Православной Церкви и подбирал себе в сотрудники некоторых студентов, оканчивавших курс, как из монахов, так и из белых. Однажды отец Иларион совершенно неожиданно для меня зашел ко мне в комнату. Против обыкновения он был на этот раз мало разговорчив, сел за стол и как бы нехотя завел речь о своем намерении ехать на Аляску. По-видимому, он колебался в отношении Аляски. При этом в раздумье стал вычерчивать на бумаге греческими буквами свое монашеское имя. Вдруг он встал и молча вышел. Не судил Господь осуществиться этому его намерению: ему было свыше предопределено другое духовное поприще — подвиг исповедничества и мученичества за веру.
Я живо помню февраль 1917 года — начало необычайно революционных волнений в Москве и Сергиевом Посаде, как только что здесь было получено известие об отречении Государя Императора от Престола. Учащаяся молодежь академии, за немногими исключениями, слилась на Торговой площади у стен лавры с большими толпами демонстрантов, проходивших с красными знаменами, певших и выкрикивавших революционные лозунги. Местами отдельные агитаторы, собирая подле себя народ, произносили зажигательные речи. В это время из главных лаврских ворот, близ которых и я стоял в качестве наблюдателя необычайного и жуткого зрелища, вышел взволнованный отец Иларион в клобуке и с крестом на груди. Быстро окинув взором море голов и вызывая во мне некоторую тревогу за его участие, он быстро и смело направился в гущу отнюдь не мирно настроенных масс. Внимательно следя за отцом Иларионом, я пошел за ним, держась в некотором отдалении. Отец Иларион тотчас же привлек к себе внимание большой толпы и произнес горячую речь. Говорил, что как представитель Церкви он провозглашает лозунг — за свободу Церкви. Далее он развил то положение, что теперь Церковь должна быть свободна и независима от всякой гражданской власти, чтобы беспрепятственно продолжать свою великую миссию просвещения народа...
Через несколько дней в академию приехал новый обер-прокурор Синода, назначенный временным правительством, Львов, который немедленно отстранил от должности ректора академии глубокочтимого епископа Феодора (Поздеевского), вскоре после этого переведенного в Московский Данилов монастырь. На созванном Львовым общем собрании профессоров и студентов он сделал доклад о роспуске старого состава Синода и призывал всех к служению "на благо освобожденного отечества". Речь Львова была выслушана всеми сдержанно. Из начальства и профессоров не выступил никто, и Львов уехал.
Отец Иларион, конечно, скоро должен был убедиться в том, что ни о какой свободе или независимости Церкви не может быть и речи, что, наоборот, надо ждать начала гонения на Церковь. Тогда он со всею ревностью отдался работам великого предсоборного совещания духовенства и мирян в Москве, на котором вырабатывались чрезвычайные мероприятия по укреплению Церкви в связи с началом борьбы власти против религии и Церкви, а также рассматривался вопрос о необходимости немедленного избрания Патриарха. Отец Иларион был одним из самых горячих защитников идеи восстановления патриаршества и всегда, приезжая по вечерам из Москвы с заседаний, он подолгу прогуливался в Академическом саду с протоиереем профессором Воронцовым, возбужденно обсуждая выступления ораторов сегодняшнего дня. В восстановлении патриаршества отец Иларион видел залог укрепления нашей Церкви и поднятия ее авторитете. Отец Иларион не только пережил великую радость в состоявшемся избрании Патриарха Тихона, но затем и сам был призван в ближайшие сотрудники Святейшего Мученика и вслед за ним также удостоился мученического венца, закончив дни свои в тюрьме".
— — — — — — —
"Вестник Р.С.Х.Движения" (январь, 1928, ст. "Подлинный лик обновленчества" Ю. Арсеньева) приводит характеристику архиепископа Илариона, данную врагом его, обновленческим епископом Гервасием Курским в официальном журнале обновленческого синода.
В 1925 году, в первых числах октября, я случайно встретился на прогулке по двору в Ярославской тюрьме "Коровники" с архиепископом Иларионом (Троицким). Он меня узнал и удивился, зачем я попал в тюрьму. У нас с ним зашел спор по вопросу о "живой церкви". Он мне сказал: "Зачем Вы отошли от Патриарха Тихона и нарушили ту клятву, которую давали при хиротонии в епископа, что ничего общего не будете иметь с так называемой живой церковью? Вы отпали от Церкви". — "Это неправда, — сказал я, — я был в Церкви Христовой и остался в ней по сие время, а вот вы, тихоновцы, фактически отпали. Восточные патриархи не с вами, а с нами". — "Какие мы "тихоновцы", — заговорил архиепископ Иларион, — что Вы треплете имя покойного Святителя Патриарха Тихона? Мы православные... Обновленцы врут, Введенский ваш изолгался. Ведь я с ним на диспутах в Москве выступал, я его к стенке прижимал, мне все их хитрости прекрасно известны".
Далее из уст староцерковного архиерея полились нелестные реплики по адресу обновленцев. Мне не пришлось с Иларионом долго беседовать, потому что я тюремной администрацией был отозван и тут же освобожден из тюрьмы. Только на прощание мне сказал архиепископ Иларион: "Я скорее сгнию в тюрьме, но своего направления не изменю".
Митрополит Антоний. Памяти архиепископа Илариона
Тяжкая, невознаградимая потеря. Оставил наш грешный мир молодой архипастырь, талантливый, почти гениальный, даже без "почти".
Преосвященный Иларион окончил курс Московской Духовной академии в 1912 году, конечно, первым студентом и вскоре затем, будучи профессорским стипендиатом, подал магистерскую диссертацию в виде объемистого тома на тему: "Раскрытие догмата о Церкви в первые три века Христианства". Диссертация эта, как и ранее составленная автором большая брошюра "Христианство или Церковь?" произвела потрясающее воздействие на сознательных читателей богословской литературы, ибо в ней соединено творческое воображение с капитальным изучением литературы предмета, которое автор подробнее изложил в вышеупомянутой диссертации. За последнюю ему хотели присудить прямо степень доктора богословия, что бывало в университетах, но чего никогда не было в академии со времени введения ученых диспутов, то есть с 1871 года. Академический Совет решил, что хотя диссертация отца Илариона вполне заслуживает увенчания высшею ученою степенью, но не следует ее пока присуждать молодому автору (которому не было еще 30 лет), дабы он, обладающий живым и веселым характером, не поспешил почить от ученых трудов, предавшись общественной деятельности проповедника и церковного композитора-певца.
По этим соображениям Преосвященному Илариону пришлось удовлетвориться пока степенью магистра богословия. Не много прошло времени с окончания курса, и вот магистр Троицкий уже и архимандрит, и профессор-инспектор академии. А когда последнюю большевики закрыли, то, согласно желанию Святейшего Патриарха Тихона, его возводят в сан архиепископа и дают назначение ближайшего советника и помощника Патриарха с титулом архиепископа Крутицкого.
Несколько слов о чисто ученой заслуге покойного как автора вообще, изложено в руководствах сухо-формальных, но наименее жизненное истолкование осталось на долю догмата Церкви, так что лучшее истолкование последнего пришлось на долю не академика и богослова, а прошедшего светскую школу знаменитого славянофила Хомякова, которого "Три брошюры о Западных вероисповеданиях" выдержали несколько изданий; их следует признать наиболее знакомым и наиболее любимым чтением светской публики, сколько-нибудь интересовавшейся богословской литературой.
Архиепископ Иларион обнаружил тоже два редко совмещающиеся в ученых сочинениях качества: огромную эрудицию и светлое творчество. Он (корме Хомякова) первый среди многих дипломированных богословов показал моральную ценность догмата Церкви как догмата одушевленно раскрывающего красоту и философское достоинство православного учения о Церкви и соединил свою работу с критикой западноевропейского еретического учения о том же предмете: католиков, протестантов и православных богословов-западников, у которых (всех трех) этот догмат получает как преимущественно содержащий нашу мысль, то есть если позволено выразиться вульгарно, более житейское, чем творческое значение. Разъясняя это последствие, наш автор в то же время ставит свой догмат во главу своего обширного трактата (более 300 страниц) и озаглавливает другую свою, предварительно тоже законченную, работу так: "Христианство или Церковь?"
В этом случае автор стоит гораздо ближе к исторической перспективе, чем принято думать. Протестантские богословы настолько унизили понятие Церкви, что внушили обществу ложную мысль, будто это понятие позднейшее, возникшее не из Священного Писания, а под влиянием уже сложившейся иерархии и монашества, а посему необязательно для христианина, признающего свободу веры. Напротив, автор разбираемой книги победоносно доказывает, что идея Церкви заключается в древнейших Символах веры задолго до Символа Никейского, до конечного, установившего догмат о Триединстве. Не во всех этих древнейших Символах встретите Вы ясное учение о Божестве Сына Божия и Святого Духа, но везде имеется учение о Церкви, об общении святых и т.п. Покойный молодой еще владыка Иларион предметов исторических в своих речах и писаниях не касался, а оставался в пределах учения Божественного: кому же мешала его одушевленная благодатная жизнь? Мешала, конечно, людям, столь лживо утверждающим, что они не карают за религиозное учение, а только за контрреволюцию.
Стоя на такой платформе, к архиепископу Илариону невозможно было придраться, но его влияние на народ, хотя бы в чисто богословской, в чисто религиозной сфере, было для них невыносимо. И вот его хватают и посылают в Соловки, с которых дорога на кладбище, а некоторым, хотя бы на сей раз, она прошла через Петроград.
Ведь ухитрились же и враги Христовы обвинить Его, конечно, совершенно не искренно в революционных замыслах против кесаря и казнить.
Итак, вот Чей высокий жребий унаследовал от Него наш гениальный молодой Владыка. Не знаю, удастся ли кому собрать начатые дальнейшие труды этого чистого душою реставратора православного богословия против искажений латинствовавшего Зизания и Петра Могилы с их учением о сатисфакции как якобы центральном действии нашей веры. Покойный Владыка объявлял студентам "Крестовый поход" против такого лжедогмата как чуждого Святой Библии и творениям святых Отец, а взятого из феодального права. Впрочем и того, что осталось в нашей ограбленной богословской печати достаточно, чтобы обессмертить его имя, а его душе восприять вечный "венец правды" (2 Тим. 4, 7).
Архиепископ Питирим (Крылов) (Т. I, 180 стр.)
Игумен Питирим, Казанского мужского монастыря, под водительством митрополита Кирилла, оказал вместе с другими духовными лицами сопротивление обновленцам и был сослан в Соловецкий лагерь. Здесь, выделяясь общительностью и деловитостью, когда администрация лагеря решала поставить духовенство на дело раздачи продуктов для заключенных, был выдвинут заключенным архиепископом Иларионом в качестве заведующего лагерным продуктовым складом ("каптеркой"). Отбыв здесь свой срок осенью 1926 года, он получил "минус шесть", то есть свободу без права въезда в шесть городов, и выбрал город Владимир. Во Владимире пользовался большой популярностью. В конце 1927 года был арестован и переправлен в Москву, где был выпущен без права выезда. Уже в сане архимандрита он жил здесь у благочестивых прихожан Даниловского монастыря, будучи в довольно трудных обстоятельствах. Иеромонах этого монастыря Сергий (Воскресенский, будущий митрополит Прибалтики (См. гл. XXIII.)) интересовался у знакомых, можно ли ему доверять; подружился с архимандритом, повез его к митрополиту Сергию, который и назначил его своим секретарем, а в июне 1928 года состоялась его хиротония во епископа Дмитровского, викария Московского. В Москве он пользовался популярностью среди православных прихожан. Иеромонах Сергий, потом архимандрит, был рукоположен во епископа в 1929 году и фактически оставался главным работником Патриархии. Если Сергий направлял все усилия на собственную карьеру и сохранение Патриархии как учреждения, то епископ Питирим пытался всячески помочь гонимому духовенству. Бывали случаи, когда Сергий отказывался разговаривать с вернувшимися из ссылки священнослужителями. Питирим, даже тогда, когда не мог помочь им устроиться, старался незаметно снабдить несчастных деньгами, одеждой и продовольствием. И это создало епископу Питириму популярность и еще более оттолкнуло духовенство от Сергия. По утверждению одного свидетеля-архимандрита, Сергий донес "куда следует" на деятельность Питирима, и его должны были арестовать. По одним сведениям, он был арестован в октябре 1929 года и сослан в Казахстан. По другим, спас его только митрополит Сергий тем, что удалил из Москвы, назначив в Великий Устюг. В мае 1935 года (по другим сведениям — в 1937 году), владыка Питирим был все-таки арестован, привезен в Москву и расстрелян.
Епископ Никон (Пурлевский)* (Т. I, 180 стр.)
Архиепископ Никон (в миру Николай Александрович Пурлевский)
Протоиерей Александр Пурлевский - будущий епископ Фотий, брат епископа Никона
Епископ Никон Белгородский расстрелян в 1938 году. Бывший преподаватель Харьковской Духовной семинарии протоиерей Александр. При отступлении Белой армии из Харькова он со своей матушкой и тремя маленькими дочерьми, а также с отцом Александром Маковым, своим сослуживцем по Харьковской Духовной семинарии, и его семьей переехал в город Екатеринодар, где эти батюшки и остались служить. Летом 1922 года епископ Иоанн Кубанский и Екатеринодарский (Краснодарский) по фамилии Левицкий подчинился обновленческому Высшему Церковному Управлению, но викарный епископ Евсевий Ейский остался верен Святейшему Патриарху Тихону. Тогда часть, к сожалению, весьма малая, кубанского духовенства стала подчиняться епископу Евсевию Ейскому. Таковых было человек сорок. В том числе были отец Александр Маков и отец Александр Пурлевский — протоиереи. В феврале 1923 года епископ Евсевий и все духовенство, ему подчинившееся, были арестованы. В числе последних, помимо вышеупомянутых двух, протоиерей Василий Мухин, прослуживший 25 лет в станице Анастасиевской, Кубанской области, протоиерей отец Иоанн Николайченко, бывший эконом Екатеринодарского Епархиального училища, протоиерей Никольский, священник отец Василий Перепелкин и ряд других. ГПУ создало, в связи с их арестом, особый процесс. В конечном итоге все арестованные подверглись высылке. Владыка Евсевий, больной туберкулезом легких, был выслан за полярный круг, где, к счастью, под влиянием климата и поправился. Протоиерей Пурлевский и Маков были высланы в Закаспийский край. Протоиерей отец Василий Мухин и отец Иоанн Николайченко были высланы в Зырянский край, где отец Мухин пробыл до 1926 года. После этого он поселился в Ставрополе, без права выезда, а отец Александр Пурлевский и отец Александр Маков по отбытии срока ссылки вернулись в Екатеринодар, где отец Пурлевский был вторично арестован и выслан. В период его второй ссылки жена его, приблизительно в 1927 году, заболела и после операции аппендицита не проснулась. Ей было дано много наркоза при слабости ее легких, чего врачи не учли. Отец Александр принял монашество, а затем стал епископом.
Мелхиседек, митрополит Минский и Белорусский (Т. I, 98 стр., т. II, 120, 309 стр.)
В 1922 году, защищая белорусскую паству от коммунистических церковных гонений и ограждая ее от обновленческих посягательств, епископ Минский и Туровский, использовав период относительного ослабления церковных преследований (НЭП), при поддержке белорусской интеллигенции, отстаивавшей независимость Белоруссии, созвал собор духовенства, на котором было вынесено решение о провозглашении автокефалии Белорусской Православной Церкви.
Церковные основания для этого были следующие: историческое прошлое XIV-XV веков, когда белорусская Церковь наравне с украинской не была подчинена московской церковной власти и грамоты Святейшего Патриарха Тихона и митрополита Агафангела, дозволявшие организацию церковных самоуправлений при чрезвычайных условиях вынужденного отрыва от центра. (В то время было уже создано обновленческое ВЦУ.)
На этом соборе единогласно епископ Мелхиседек был избран Митрополитом Белорусским и Минском.
Вслед за торжественным провозглашением Белорусской автокефалии, в летние месяцы того же 1922 года в Минске были совершены три епископские хиротонии для трех белорусских епархий с целью их укрепления против обновленчества и атеистических мероприятий власти.
Для совершения хиротоний были приглашены в Минск епископы Смоленский и Гжатский, которые и приняли участие в двух хиротониях.
Митрополит Мелхиседек (Михаил Паевский) родился в 1880 году в Холмской епархии (по другим сведениям — в Щитниках, Брестского района). В 1904 году окончил Казанскую Духовную академию, назначен преподавателем Могилевской семинарии. В 1905 году — настоятель Могилевского Братского монастыря. Возведен в сан архимандрита. В 1907 году — настоятель Херсонского монастыря. В 1909 году — настоятель Новгород-Северского Преображенского монастыря. В 1910 году — смотритель Владикавказского Духовного училища. В 1914 году — ректор Тифлисской семинарии. В 1916 году хиротонисан во епископа Кронштадтского, четвертого викария Петроградской епархии. В 1917 году — епископ Ладожский, третий викарий Петроградской епархии. В мае 1918 года принимал участие во встрече Патриарха Тихона при его посещении Петрограда. В 1919 году — епископ Слуцкий, викарий Минской епархии и управляющий ею (она не имела правящего епископа после отъезда епископа Григория (Ярошевского), впоследствии убитого архимандритом Смарагдом в Польше). В 1920 году — епископ Минский и Туровский.
Ни политиком, ни карьеристом не был. Не был также белорусским националистом. Всецело преданный интересам Церкви, готов был идти на всевозможные жертвы, лишь бы упасти взлелеянную им белорусскую паству от разорения. Талантливый организатор церковной жизни, умелый воспитатель молодежи, аскет, прекрасный проповедник. Создатель народного пения, которому придавал большое значение как мощному средству воцерковления народа.
Был противником политической борьбы Церкви против коммунистической власти. Был солидарен сдаче церковных ценностей в пользу голодающих. Верил в духовное преображение народа и капитуляцию коммунистической власти перед достоинством верующего народа и его Святой Церкви.
В августе 1924 года был судим на "показательном процессе" в Минске вместе с причтом кафедрального собора по обвинению в "сокрытии церковных ценностей". Несмотря на доказанную невиновность, все возведенные на него обвинения были признаны судом, он был осужден на заключение, но, "принимая во внимание мощь советской власти", приговор был назван "условным" и обвиняемые освобождены.
В связи с обновленчеством и усилении его позиций (при помощи НКВД и его агентуры), был вызван в Москву, где находился сначала под домашним арестом, а затем в Бутырской тюрьме.
В связи с освобождением Патриарха и ослаблением обновленцев, кафедральный минский собор был очищен верующими от их насильственного захвата. Бывший уже на свободе Митрополит прислал из Москвы минской пастве свое послание, в котором выражал радость по поводу восстановления молитвенного с ним общения, ободрял близкой встречей с ним, призывал к достойно-христианскому спокойствию и стойкости. Послание было подписано: "Митрополит Белорусский и Минский" — что позволяет судить о благосклонном отношении к защите Церкви автокефалией Патриарха Тихона, с которым пребывал в Москве в общении.
Вскоре возвратился в Минск. Пребывал в нем с перерывами (находился снова в заключении вторично в Москве) до 1926 года. В этом году был вызван в Москву опять и там, совместными усилиями укрепившегося у власти митрополита Сергия и НКВД в 1927 году был лишен митрополичьего сана и выслан в Красноярск, где в условиях лагерного содержания выполнял тяжелые и унизительные работы.
В конце 1930 года был возвращен в Москву и, в связи с тем, что белорусская паства не прекращала хлопот о его возвращении, для компрометации его перед белорусской паствой, был привлечен к работе в летней сессии Синода Московской Патриархии в сане архиепископа. Какими способами это было достигнуто, неизвестно. 17.05.1931 года Митрополит скоропостижно скончался, облачаясь в алтаре одного из московских храмов.
На его погребении присутствовала делегация белорусской паствы. Был погребен на Симеоновском кладбище, а впоследствии, в связи с его разрушением, тело было перенесено на другое московское кладбище.
На его могиле на средства почитателей был воздвигнут в память чистоты его души и его искреннего служения Церкви белый мраморный крест, на котором нет его имени, нет титула — только дата смерти.
Нат. Ал. Теодорович, имея личные воспоминания о Митрополите, указывает на следующие материалы:
Состав Святейшего Правит. Синода и российской церковной иерархии на 1917 год, Петроград, стр. 114-115. М.Л.Беларуская Праваслауная Аутакефальная Цэрква "Царкоуны сьветач", 1951-1955, 1957, № 1, стр. 1 (Нью-Й). "Известия" от 15, 23 и 31 марта 1922, а также 22 апреля 1922. "Воскресное чтение", Варшава, № 8, 22.02.1925. "Церковный вестник Западно-европейской епархии", 1928, № 18, стр. 14-15; № 9, стр. 3. "Журнал Московской Патриархии", 1931, № 4, стр. 1. Личные воспоминания Л. Горошко. John Shelton Curtis, Die Kirche in Sowietunion (1917-1956), M;nchen,1957. S. 85, 246.
Митрополит Петр (Полянский) (Т. I, 135-143 стр., т. II, 287-289 стр.)
Возведен в апреле 1920 года в сан епископа Подольского, викария Московского, в августе того же года был впервые арестован по обвинению в покупке дров со склада Гублескома и приговорен к году тюремного заключения, но амнистирован. Процесс имел целью скомпрометировать его в глазах верующих.
Митрополит Петр был в ссылке в Великом Устюге в 1921-22 годах.
В 1937 году одного священника, отца П., перевели в тюрьму города Мариинска, в Сибири. Там сидело, по его словам, много духовенства, человек двадцать, и среди них был митрополит Петр. Свидетель указывает, что принятие митрополитом Сергием титула патриаршего местоблюстителя в 1936 году, таким образом, произошло еще при жизни митрополита Петра.
Константин, митрополит Киевский (Т. II, 88 стр.)
Митрополит Константин (Дьяков)
Был сначала митрополитом Харьковским и Ахтырским, а затем, по распоряжению властей, переехал в 1935 году в Киев.
Кирилл, митрополит Казанский и Свияжский (Т. II, 296-297 стр.)
О письме митрополита Кирилла к епископу Дамаскину было сказано, что его не имеется. Оно имеется и приведено в № 6(33) "Церковного вестника З. Европ. Прав. Русск. Экзархата" за 1951 год, стр. 3-8, о заместительских правах митрополита Сергия, которые он превысил.
Епископ Варсонофий (Т. II, 125 стр.)
Стал архимандритом не с 1916, а с 1920 года.
Архиепископ Платон
В книге "Дорожный посох" (Таллинн, 1938) В. Никифоров-Волгин по "рукописи" некоего священника дает описание расстрела архиепископа Платона и других духовных лиц вместе с ним. Не указано место и время. Неизвестно, подлинные ли имена у этих лиц или заменены другими именами. Подлинность же самого рассказа очевидна. Среди епископата был известен епископ Платон (Руднев), викарий Московский, бывший в Соловках в 1924-1926 годах, а затем в ссылке в Зырянском крае (см.: т. I, 168 стр., т. II, 127 стр.).
Епископ Иерофей (Афоник) (Т. I, 179 стр., т. II, 229 стр.)
Епископ Велико-Устюжский, викарий Вологодской епархии, по другой версии имел кафедру в Николаевске; арестован и увезен в Омск, где и был расстрелян.
Епископы Пахомий и Аверкий (Т. II, 91 стр.)
По фамилии Кедровы (а не Черновы).
Они дети псаломщика Вятской губернии и оба, как равно и третий брат Михаил, окончили Петроградскую Духовную академию.
Преосвященный Аверкий (в миру Поликарп Петрович Кедров) до принятия монашества занимал должность преподавателя Священного Писания в первых четырех классах Литовской (в Вильне) Духовной семинарии, а Михаил Петрович в период времени между 1-ой и 2-ой мировыми войнами занимал должности преподавателя в Кременецкой (на Волыни, Польша) и Виленской Духовной семинариях, а по окончании 2-ой войны принял монашество и был хиротонисан во епископа и назначен на кафедру во Врацлаве (Польша), где вскоре и скончался.
Архиепископ Аве́ркий (Кедров)
Епископ Тихон (Шарапов) (Т. II, 129 стр.)
По восстановлении независимости Польши занимал в сане архимандрита должность настоятеля Жировицкого монастыря, Гродненской епархии. Совместно с Гродненским епископом Владимиром (Тихоницким) оказывал решительное противодействие насильственно вводимой, по требованию Польского правительства, автокефалии Польской Церкви в Польше.
В 1924 году архимандрит Тихон был арестован в Жировицах Слонимским уездным старостой, который с громадным числом полицейских занял все местечко Жировицы, окружил Жировицкий православный монастырь, закрыв из него все выходы. В помощь полиции были привлечены ученики местной Польской сельскохозяйственной школы, захватившей до того помещения Жировицкого духовного училища. Полиция, тайные агенты ее и ученики избили прихожан, которые хотели попрощаться с отцом Архимандритом. Избит был и сам отец архимандрит Тихон.
Он был насильно вывезен в Германию, а уже оттуда переехал в Советскую Россию, где позже был хиротонисан в сан епископа.
Архиепископ Литовский Елевферий добился в конце 1924 года у Литовского правительства визы для въезда архимандрита Тихона в Литву, но архимандрит Тихон уехал в Москву, по приглашению Патриарха Тихона. Патриарх Тихон предназначил ему архиерейскую кафедру, кажется, в Минской губернии. Когда по одному делу обратились в Епархиальное Управление того города, куда предназначался архимандрит Тихон, Епархиальное Управление ответило запиской без подписи такого содержания: "После лечения в (кажется) шести больницах, он находится в санатории..."
Епископ Лаврентий (Т. II, 277-78 стр.)
Принял монашество не 45-ти лет во время революции, но еще до Первой мировой войны. Занимал, в сане архимандрита, должность последнего ректора Литовской (в гор. Вильне) Православной Духовной семинарии и в 1915 году, вместе с семинарией, был эвакуирован, в виду неизбежного занятия Вильны немецкими войсками, в Рязань, вглубь России, и уже оттуда был назначен викарным епископом Нижегородской епархии.
Николай, митрополит Ростовский (Т. II, 120-122 стр.)
Титул митрополита и биографические данные, по показаниям свидетеля, не могут быть приписаны архиепископу Николаю (Амасийскому), бывшему на Ростовской кафедре при немецкой оккупации. Ввиду отсутствия связи с Синодом, этот сан он не мог получить. Ростовским священникам известны были разные обстоятельства пребывания Владыки в ссылке: как он голодал, был тяжко болен и, всеми брошенный, лежал в палатке, и несколько раз он с другими пастухами овец был настигаем бураном и спасались они тем, что забирались под овец, собранных в кучу; как один раз их занесло снегом настолько, что пришлось их откапывать. По освобождении из ссылки, при немецкой бомбардировке города Ейска, домик, где он жил, был разрушен, и Владыку засыпало обломками и землей. Спасся он только благодаря тому, что его закинуло под письменный стол. Но такого события, как расстрел, он никогда не передавал. Могли быть спутаны сведения о двух разных лицах.
Пимен, митрополит Харьковский (Т. II, 88-89 стр.)
Вопреки сказанному уже о нем, сообщается, что он был обновленческим митрополитом, обосновавшимся в Харькове и устроившим там свой синод. Это был единственный старый епископ на Украине, перешедший к обновленцам, что вызвало большое негодование и духовенства, и верующих. Так говорят о нем три свидетеля, находя ошибочным включение его в число мучеников, борцов за правду.
Архиепископ Николай
Прибыл в Могилев из ссылки в Берибиджан. Служил два месяца в Успенской церкви на кладбище. Чтобы закрыть церковь, большевики наложили большой налог. Он выехал в Москву и в канцелярии митрополита Сергия был арестован. На обратном этапе в Могилев где-то в бане у него забрали все вещи, и один арестант дал ему белье. Из Могилева выслан, и участь его неизвестна.
Андроник, архиепископ Пермский и Соликамский (Т. I, 69 стр.)
Следующие статьи его помещены в журнале "Хлеб Небесный" за 1927 год: "Очевидная неправда сектантства и ясная правда Православной Церкви Христовой". № 3. "Спасительный путь христианина среди суеты житейской". № 7.
Архиепископ Гермоген
По происхождению донской казак. Будучи викарием Донской епархии, он побывал на фронте Первой великой войны и успешно воодушевлял донцов на воинские подвиги. В годы смуты бесстрашно и беспощадно обличал злодеяния большевиков и дважды подвергался от них смертельной опасности жестокой расправы. Во время Гражданской войны был назначен епископом Донской армии, посещал воинов на фронтах. На больничном пароходе, обслуживая тифозных, прибыл со всеми воинами на Лемнос. Отсюда прибыл на Святой Афон и прожил здесь около двух лет. По прибытии в Югославию был членом Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей. В 1936 году было торжественно отмечено пятидесятилетие его священнослужения Сербским Патриархом Варнавой и русскими церковными и общественными кругами. С нарушением церковной дисциплины и послушания Архиерейскому Синоду и лояльности к Сербской Церкви, архиепископ Гермоген самовольно возглавил православных в Хорватии и устроил Хорватскую Автокефальную Церковь. Архиерейский Синод 24 мая/6 июня 1942 года наложил на бывшего архиепископа Екатеринославского и Новомосковского Гермогена запрещение в священнослужении.
Убит архиепископ Гермоген был в городе Загребе в тюрьме 27 июля 1945 года титовцами-коммунистами в возрасте 84 лет.
Епископы, бывшие архимандриты, Андроник, Мефодий и Фаддей. Воспоминания об Уфимской Духовной семинарии 1902-1908 гг. (Т. I, 69, 178, 179 стр., т. II, 124 стр.)
Епископ Андроник (Никольский)
Ректор отец архимандрит Андроник пользовался особым почтением со стороны всех семинаристов, к которым он умел подойти, оставаясь строгим карателем каждого нарушителя порядка и дисциплины или же проявляющего лень и небрежность в своих занятиях. Но он же умел быть и добрым отцом для каждого воспитанника и двери его ректорской квартиры никогда не запирались. Когда же наступал час вечернего чая, ректорская столовая до отказа наполнялась семинаристами. Некоторым даже приходилось ждать очереди, чтобы попасть за ректорский чайный стол. А заманчивого на этом столе было немало. Было прекрасное варенье, уничтожаемое пудами, были очень вкусные булочки, приносимые на огромном подносе горами, а сахару в стакан можно было класть столько, сколько совесть дозволяла. Бывало, келейник отца Ректора приходил в ужас от столь стремительного уничтожения всех этих яств, но сказать ничего не мог и только, бывало, качал с сокрушением своею головою, но словесно своего горя высказать не мог, ибо за вечерним чаем отца Ректора царил строгий закон молчания, никогда не нарушаемый. За чаем отец Ректор молча читал газеты и журналы, целой кипой лежавшие около его стакана; все достойное внимания он отмечал синим карандашом и иногда передавал газету с отметкой тому или иному воспитаннику, что считалось большой честью. И все это проделывал молча.
Вечерний чай тянулся около часа и только звонок к началу вечерних занятий напоминал об окончании чаепития. Все молча молились и, поклонившись хозяину, молча покидали ректорскую квартиру. Отец архимандрит Андроник был широко образованным человеком, в совершенстве владел пятью европейскими языками, интересовался химией и фотографией. При нем была даже отведена особая комната для фото-химических опытов. И многие воспитанники полюбили фотографию и неразрывную с ней фото-химию.
Но главная заслуга отца архимандрита Андроника состояла в том, что он научал своих питомцев любить православно-христианское Богослужение. Будучи сам большим молитвенником, отец Ректор своим благолепным служением зажигал в семинарских сердцах любовь к храму Божию, любовь к церковному пению и поучал находить отраду в нередко длинных церковных службах.
Помолиться в семинарский храм при отце ректоре Андронике приходили из дальних углов Уфы и окрестных сел и деревень, а в день престольного праздника 13 ноября в церковь семинарскую невозможно было попасть. Вспоминается только один случай, когда молящиеся простолюдины, приехавшие на ярмарку и пришедшие в семинарскую церковь, остались недовольными. Это было в день трех великих святителей, когда вся литургия совершалась на греческом языке, непонятном простым мужикам.
Да, есть чем вспомнить отца архимандрита Андроника. Прошло много больше четвери века, приснопамятный Владыка Пермский Андроник, своею мученическою смертию запечатлевший свои верования, отошел к Престолу Всевышнего, а его незабвенные заветы в душах его воспитанников оставались свежи и ярки. Вечная ему память.
После перевода отца архимандрита Андроника на Енисейскую кафедру ректором Уфимской Духовной семинарии был назначен отец архимандрит Мефодий.
Епископ Мефодий (Краснопёров)
Это был человек иного духа и характера.
Если отца Андроника семинаристы побаивались, то отца Мефодия уже никто не боялся, что однако нисколько не вредило семинарской дисциплине, ибо отца Мефодия семинаристы сразу полюбили, как отца родного, огорчить которого грешно перед Богом, стыдно и опасно перед сотоварищами, ибо за отца Мефодия может вступиться строгий неписаный семинарский закон, иногда не знающий даже пощады. Кроме того, обидеть Ректора считалось недостойным звания семинариста, ведь это не инспектор или его помощник, которым устроить каверзу не грешно, а если они не любимы, то даже и должно.
Добрейший инспектор отец архимандрит Фаддей. Он пользовался заслуженной любовью всей семинарии. Отец архимандрит Фаддей, как и отец Андроник, был из славного числа учеников, последователей и горячих поклонников владыки Антония, который еще так недавно пред этим управлял Уфимской епархией и был любимым отцом и другом как воспитанников семинарии, так и всего педагогического персонала. При владыке Антонии Уфимская Духовная семинария стала иметь высшими своими руководителями в лице отца Ректора и инспекторов лиц в монашеском звании; воспитанники семинарии тоже нередко под влиянием Блаженнейшего Антония принимали монашество и священный сан.
Архиепископ Фаддей (Успенский)
Монашество при отце Андронике среди воспитанников не прекращалось, и семинария того времени имела из среды воспитанников и отцов иеродиаконов, и отцов иеромонахов, духовным старцем которых был отец архимандрит Фаддей.
Это был аскет и неусыпный молитвенник и, кроме того, бессребреник в полном смысле этого слова.
"Ребята, Фаддей пошел получать!" Получал. И до своей квартиры, бывшей всего в нескольких шагах, не доносил. Тому рублевку, этому трешку, а иногда и десятку, и все инспекторское жалование таяло, как вешний снег. "И не надо, — бывало говорил отец Фаддей, — за стол с меня уже вычли".
Когда отец Фаддей с большим повышением был переведен из Уфы на Север России, то воспитанники купили ему теплую рясу, теплое белье, так как ему самому не на что было бы все это справить. И, несмотря на все это, семинаристы не прочь были подшутить над отцом Инспектором, так как это ведь инспектор, а не отец Ректор. Когда поезд, отвозивший отца Фаддея, отошел от станции Уфа, у многих семинаристов на глазах были слезы.
Памяти убиенного митрополита Владимира (Т. I, 10-24 стр.)
Митрополит Владимир (Богоявленский)
I. Слово другого потом священномученика протоиерея отца Иоанна Восторгова, сказанное 3 февраля 1818 года за всенощным заупокойным молением в соборе св. Василия Блаженного.
Открываются все новые и новые страницы истории русской смуты, и летописи ее заполняются новыми и новыми злодействами.
В разливе и угаре кровавого помешательства, наши злодеи и палачи русской жизни, обратив оружие от внешнего фронта на внутренний, уже давно стали проливать кровь служителей алтаря Господня, далеких от политических счетов и распрей. То были рядовые священники, убийства которых можно было объяснить и случайностью, и недоразумением.
Теперь в ночь с 25 на 26 января, как стало нам известно, хотя и довольно поздно, совершено злодеяние, от которого содрогнется ужасом весь верующий русский народ и которое не дает преступникам никакого оправдания. Убит безбожно митрополит Киевский Владимир, бывший в течение пятнадцати лет и Московским архипастырем. Убит кроткий человек, на восьмом десятке лет, чуждый совершенно участия в каких-либо политических выступлениях — убит только за то, что был служителем Церкви.
Газеты разноречиво сообщают об обстоятельствах его смерти. Прибывший из Киева достоверный очевидец рассказывает, что ночью на 26 января в Лавру, а затем в покои Митрополита вошли солдаты-большевики и произвели обыск. Денег они нашли у Митрополита сто рублей и очень были озлоблены, видя столь малую сумму. Затем они начали искать оружие, но, конечно, не нашли. После этого они повели Митрополита, совершенно одинокого, в глухую ночь, в свой штаб вблизи лавры, а наутро у ворот лавры Митрополит найден был мертвым, с огнестрельными и штыковыми ранами и со следами истязаний...
Тяжело говорить об этом страшном и бессмысленном злодействе. Тяжело особенно тем, кто был близок так или иначе к почившему мученической смертью иерарху.
Слово наше разрешается в молитву. Помолимся об упокоении души усопшего, убиенного Митрополита, который долго стоял во главе высшего церковного управления Российской Церкви. Теперь особенно и пастыри, и пасомые должны жить интересами Церкви, и мы сегодня все соединены общею печалью и общею молитвою.
Да, отошел к Богу, ушел из мира скорби пастырь ревностный, истинно церковный, человек необычайно чистый, честный, кроткого, любящего духа. По складу душевному, по свойству своего характера он не был человеком борьбы. Он молчал и молча совершал неленостно от утра до позднего вечера жизни свое пастырское дело. И тем не менее, никого не трогавший в политической области — он убит. Ясно, он был ненавистен злодеям по самому своему церковному служению!
По слову Тайнозрителя, Господь дополняет число верных свидетелей Его (Апокал. VI, II). Исполнено ли почившим это число или еще ждать, пока "сотрудники и братья его будут убиты", — это ведомо только Богу Единому.
Но почивший был свидетель верный. И молитва нашей скорби да растворится ныне и светлым упованием его загробного блаженства как нового священномученика Церкви Православной.
II. Речь, сказанная им же по приглашению Совета Всероссийского Церковного Собора в заседании в память почившего убиенного митрополита Владимира 15 (28) февраля 1918 года.
Я совершенно неожиданно для себя получил приглашения выступить сегодня с речью, посвященною памяти почившего митрополита Владимира. При кратком времени, данном мне, думаю, достопочтенное собрание снисходительно отнесется к некоторым — я подчеркиваю это — несколько несвязным наброскам моих мыслей и воспоминаний, относящихся к почившему иерарху, новому священномученику Российской Церкви. Мне трудно говорить сейчас много и связно еще и потому, что, ведь, ни для кого не тайна, что я давно знал владыку Митрополита и стоял в числе сотрудников его и на Кавказе, и в Москве, не прерывая самого близкого общения с ним до самых последних дней его жизни, — я любил его, слишком многим ему был обязан и поэтому, естественно, слишком потрясен его смертью.
Нравственный облик его уже достаточно очерчен предшествующими мне докладчиками. Его православно-церковные воззрения, строгие и неизменные, известны всем. К этой, уже данной ему характеристике, я и прибавлю несколько фактов, сообщений и наблюдений, которые могут иллюстрировать то, что и сегодня, и ранее на Соборе уже доложено было достопочтенному собранию.
Я в первый раз узнал Высокопреосвященного Владимира в Тифлисе, двадцать пять лет тому назад, когда он был там Экзархом Грузии. Я прибыл из соседнего, мирного тогда, Северного Кавказа молодым еще священником, назначенный законоучителем гимназии в захолустный город Елисаветполь, и, только очутившись в Закавказье, я увидел и узнал, в какой напряженной атмосфере приходится жить и работать Экзарху Грузии. Когда я представлялся ему в Тифлисе на пути следования к месту службы и был им принят, то я с первого же раза был прямо поражен необычайной простотой и скромностью Святителя, который занимал в иерархии столь высокое место и считался, по установившемуся обычаю, уже кандидатом на митрополию. Глубокий провинциал, доселе не выезжавший никуда из небольшого города, где я служил на Северном Кавказе, я был изумлен этой доступностью Владыки и его всестороннею участливостью к моей службе, к моим планам и так далее. От него первого я получил точные сведения о новом месте моего служения, получил и советы, в которых у него и тогда, как и всегда, доминировал чисто пастырский дух и тон. Помню, в тот раз он мне показался человеком очень слабого здоровья, и никогда не думалось, что он так физически окрепнет на родном севере, по переводе в Москву, и будет таким бодрым и моложавым в свои 70 лет, до самых последних дней жизни.
Чрез три года я переведен был на службу в Тифлис. По своему положению, как законоучитель двух огромных гимназий, я стоял совершенно в стороне от всяких административных дел и только из газет да из отзывов и сообщений сослуживцев и представителей русского общества в Тифлисе я знал о том, какая ненависть окружала Экзарха, какая царила клевета, направленная против него, и как тяжело было его положение среди грузинского клира. Впоследствии я убедился собственным горьким опытом, что российское прекраснодушие здесь, внутри России, всегда было склонно обвинять в обострении отношений к Экзархам и вообще к представителям русского клира в Грузии — только самих русских. Нас всегда обвиняли в том, что мы сгущаем краски в изображении настроения грузинского клира, что задавленные грузины ищут только справедливого к ним отношения и уважения к их национальным особенностям, что мы отталкиваем их своею грубостью и тупым чванством, что ни о какой автономии и автокефалии грузины не только не помышляют, но и не знают... Здесь уже сказалось тогда, какой жизненный крест Бог судил нести почившему иерарху: полное одиночество. Одинок он был и без поддержки от высшего духовного управления, особенно от держащих власть высших чиновников церковного управления, которые всегда склонны были придавать значение всякой жалобе и сплетне, завезенной на берега Невы каким-либо приезжим грузинским генералом, или самой пустой газетной заметке, вопившей о горделивости и мнимой жестокости русской церковной бюрократии в Закавказье. Сколько я потом видел написанных в этом духе писем К.П. Победоносцева и Саблера, сколько было их запросов с требованием объяснений и с непременным и неизменным уклоном в одну сторону — в сторону доверия жалобщикам, которые сообщали иногда факты столь несообразные, нелепые и невозможные, что, казалось бы, сразу нужно было видеть, что здесь работает одна злоба и преувеличенное кавказское воображение! Нестяжательность, простота, всем известное трудолюбие, исправность во всем, даже, и по преимуществу, иноческое целомудрие — все в Экзархе подвергалось заподозреванию и всевозможным клеветническим доносам. И на все надо было отвечать в тяжелом сознании, что там наверху как будто склонны допустить возможность хоть некоторой доли правды во всех эти бесчисленных доносах и изветах.
Сам К.П. Победоносцев совершенно верно выразился в одном таком письме к покойному Митрополиту по поводу дел Урмийских: "Русского человека на Востоке всегда, прежде всего, встречает море клеветы". И все-таки, когда это море вздымало свои волны, когда клевета возводилась на представителя русской церковной власти на Кавказе, покойный государственный деятель, вообще не склонный к оптимизму, всегда начинал колебаться. Бывало так, что если пять человек просятся на одно место, а определить можно, конечно, только одного, то прочие четверо считали долгом писать на Экзарха доносы в Синод и большею частью совершенно без связи с своим делом. Помнится, один такой туземец принес жалобу в Синод, в которой, указывая место и точную дату времени, сообщал, что Экзарх на приеме сначала ругал жалобщика, потом долго бил его кулаками, свалил на пол и бил ногами и затем, "запыхавшись, сам упал на диван..." А несчастный кроткий жалобщик мог только сказать: "Что с Вами, Владыко?"
Экзарх, в объяснение на эту жалобу, ответил, что в то самое время, какое указано в жалобе, он вовсе не был в Тифлисе и в Закавказье, а как раз был в Петрограде, вызванный в Св. Синод, и притом уже несколько месяцев. Победоносцев на объяснении написал: "Ну, это даже и для Кавказа слишком!" И все-таки все подобные истории с жалобами и доносами тянулись без конца... Замечу кстати, многие из таких именно жалобщиков, беззастенчиво лживых в слове, теперь — видные деятели автокефалии. Только теперь, к сожалению, очень поздно, — русское церковное общество слишком убедительными фактами поверило и в автокефалию Грузии, и в грубость, дерзость и недобросовестность приемов борьбы грузинских автокефалистов. Укажу еще факты. Помню 1895-й год, июнь месяц. Митрополит сидел в Синодальной Конторе, рядом с ним за столом — архимандрит Николай (Симонов). Пришел в приемную десять лет назад лишенный сана за воровство и за доказанное гражданским судом участие в разбое бывший священник Колмахелидзе, по делу которого в свое время был следователем архимандрит Николай, тогда еще бывший священником. Десять лет таил Колмахелидзе злобу; теперь он услышал, что архимандрит Николай является кандидатом в епископы. И вот он избрал день мести. Он вызвал архимандрита из заседания Синодальной Конторы и тут же всадил ему нож в сердце. Владыка Владимир успел принять только последний вздох и благословил несчастного, а когда возвращался в свой дом, рядом с Конторою, то как раз перед его приходом во дворе, в кустах пойман бы псаломщик-грузин с кинжалом, готовившийся расправиться и с Экзархом. Я видел владыку Владимира непосредственно после всего происшедшего: это было прямо чудесное спокойствие духа, которое дается только глубокою верою и спокойствием чистой и праведной совести.
И при таких переживаниях владыка Владимир, как будто никаких неприятностей у него не было, никогда на них не жалуясь, неустанно трудился для паствы. В его трудах красной нитью проходила особая забота о духовном просвещении. Службы, проповеди, братства, миссионерские вечерни, внебогослужебные собеседования, издательство, расширение церковной печати — вот что, главным образом, привлекало внимание и заботы Экзарха. В той-то области мне и пришлось стать к нему впервые близко, потому что, действительно, местных сил в распоряжении Экзарха было мало и ему пришлось призвать к сотрудничеству законоучителей гимназий. Впоследствии в Москве, в Петрограде богослужение и проповедничество в широком смысле этого слова, просвещение и миссия всегда и неизменно ставились почившим на первый план в его святительском служении и в руководстве клиром. Памятник его просветительских забот — это Владимирский Епархиальный дом, куда он в 1902 году и приглашал меня на службу из Тифлиса, ставя в обязанность ежедневную службу и непременно ежедневную проповедь. Перевод мой тогда задержался, но в 1906 году, прибыв в Москву, я видел на месте исполнение плана Владыки: здесь, в этом храме, тогда, действительно, ежедневно все духовенство Москвы по очереди выступало с проповедями за богослужениями.
Из Тифлиса в 1898 году почивший переведен был на митрополичью кафедру в Москву. Его провожали все необычайно тепло и сердечно; при проводах сказалось, что этот, на вид как будто бы замкнутый человек, как многим казалось, сухой и черствый, был на самом деле человеком нежного любящего сердца и, главное, способен был внушить и к себе горячую любовь.
Через два года после его отъезда из Тифлиса я случайно в июле месяце был в Сергиевом Посаде, где в это время жил митрополит Владимир. Он увидел меня за богослужением и с чрезвычайным радушием пригласил к себе. Вообще, надо сказать, он отличался всегда самым радушным, чисто русским гостеприимством. Тут-то, при свидании, сказалась для меня новая черта в его нравственно облике. Я как бы не узнал в нем даже прежнего простого и доступного Экзарха: так он сделался еще проще, еще скромнее и еще смиреннее. Потом я наблюдал в нем это растущее смирение и растущую скромность по мере возвышения его по ступеням иерархической лестницы. По мере того, как он возвышался в глазах человеков, он смирял себя пред Богом, и это было плодом его сознательной нравственной работы над собою. На такое заключение, говоря по священнической совести, я имею много данных и наблюдений. Вторично меня поразила та же черта в митрополите Владимире, когда я у него был в Петрограде после переезда его туда и назначения первенствующим членом Святейшего Синода.
Покойный хорошо знал, что перевод его в Петроград, от которого он всеми силами уклонялся и на который согласился только после письма к нему бывшего Государя Императора, был, по его собственному выражению, началом его конца. С того времени начались его скорби. Они всем известны. Жизнь церковная совсем выбита была из русла и доселе еще находится в таком же состоянии. При виде развала церковной жизни, особенно после февральского переворота, Владыка еще больше ушел в себя и готовился в лучшем случае к уходу на покой, для чего и вел не раз переговоры с Наместником Троицкой лавры, но не раз говорил и о близости смерти. Однажды, в связи с таким предчувствием, он рассказал мне следующее: "Когда я, — говорил Владыка, — был посвящен во епископа, то, по обычаю тогдашнего времени, по этому поводу была устроена моя трапеза в Александро-Невской лавре. Был гостем митрополит Исидор и незадолго перед тем познакомившийся со мной генерал Киреев — известный славянофил и человек, глубоко интересовавшийся церковными делами и вопросами. После обеда мы вышли вместе с генералом. "Сколько Вам лет, Владыко?" — спросил он. Я ответил: "Сорок лет". Генерал вздохнул, задумался и сказал: "Ах, много ужасного увидите Вы в жизни Церкви, если проживете еще хоть двадцать пять лет"". Покойный Митрополит видел в этих словах своего рода пророчество.
Чтобы сказать, как тяжело переживал Владыка скорби Церкви, я вынужден опять возвратиться к тому, что раньше говорил о его сердце. Многим казалось, вследствие его молчаливости и природной застенчивости в слове, что митрополит Владимир — человек сухой и черствый. Это глубокая неправда: он обладал в высокой степени нежным, любящим, впечатлительным сердцем. В 1907 году он посетил больного отца Иоанна Кронштадтского. Здесь, в дружеской беседе с отцом Иоанном и с редким по душе генералом Н.И. Ивановым, тогдашним комендантом Кронштадта, одновременно с Митрополитом, принявшим и мученическую смерть в Киеве, — покойный Владыка, открываясь в своей любви к отцу Иоанну, как-то невзначай высказался и сетовал, что для него всегда составляет истинное мучение сознавать свое неумение выражать и проявлять в словах чувства уважения, любви, привязанности к людям. Только школьные его товарищи, особенно семинарские, с которыми до конца дней покойный сохранял самые дружеские и простые отношения, не взирая на разницу общественного положения, знали в покойном эту черту застенчивости и некоторой робости, знали и ценили его сердце. Вообще, это был человек необычайно участливый к чужому страданию. Когда впервые тяжко болел покойный митрополит Антоний Петроградский, которому при полном сознании совершенно воспрещены были всякие занятия и всякое напряжение ума, даже беседы с людьми, я сам был свидетелем, как часто владыка Владимир даже на загородной прогулке все был около одра больного и часто приговаривал: "Ах, бедненький, бедненький! Что он теперь передумает, перечувствует!.. Ведь он знает, что смерть идет. Разве это не напряжение мысли?"
Мало кому ведомо, что покойный был поэт в душе, чрезвычайно любил природу, ценил ее красоты, любил стихи и до старости сам составлял стихотворения. Помню, раз утром, в вагоне, при переезде из Петрограда в Москву, куда он возвращался на пасхальные дни, в бытность еще митрополитом Московским, он признался, что так любит Москву, так рад приезду своему, что всю ночь спал тревожно, и чувства радости и любви к Москве выразил в составленном довольно длинном стихотворении, которое тут же и прочитал нам.
При таком нежном и впечатлительном сердце, естественно, он болезненно переживал события в церковной жизни последнего времени, начиная со дня своего вынужденного перевода в Киев. Эксперименты в церковной жизни митрополита Питирима и Раева, удаление из Синода путем интриги, правление безумного изверга Львова и все, что за сим последовало, кончая событиями в Украйне, — все это глубоко потрясло Владыку. Но, не будучи по природе человеком активной борьбы, он все более и более уходил, замыкался в себя, молчал и только близким людям жаловался, что остается совершенно одиноким. Тихо и молчаливо он страдал. Думается, не так уж он был и одинок, как ему казалось, что были сочувствующие его строго церковному мировоззрению, но эти-то сочувствующие сами ждали, что именно он, митрополит Владимир, даст клич, соберет их около себя, выступит с ярким протестом. Но он не мог дать того, чего в нем не было... И все же он ушел, справедливо чувствуя себя уже лишним среди новых приспособительных течений жизни, которым он не сочувствовал, и образ его есть не только образ мученика, но и немой воплощенный укор многому и многим... Впрочем, не будем уж говорить об этом!..
За что он убит? Что и кому сделал? Какою борьбою и кого раздражил? Где тайна его страдальческой жизни — жизни русского архиерея, о которой так часто говорят с завистью, как о покойной и приятной, где тайна его мученической смерти?
Народ наш совершил грех. А грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для пробуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита. Чистый и честный, церковно-настроенный, праведный, смиренный митрополит Владимир в мученическом подвиге сразу вырос в глазах верующих. Мученичество его станет ведомо теперь всему нашему народу.
И смерть его, такая же, как вся жизнь, без позы и фразы, в том одиночестве, в каком он себя чувствовал всю жизнь, — не может пройти бесследно. Она будет искупляющим страданием, призывом и возбудителем к покаянию, о котором теперь так много-много говорят, и которого, к сожалению, еще не видно в русском обществе...
Смерть человека, менее всего причастного к прегрешениям этого образованного общества, столь много тяжко и долго грешившего против народа, развязывавшего в нем зверя и подавлявшего человека и христианина, — эта смерть есть воистину жертва за грех. Бог творит Свое дело. Он не карает, а спасает, призывая к покаянию. Если бы только карал, то погибли бы убийцы, а не убитый Митрополит.
И мученическая смерть старца-митрополита, человека чистого и цельного, ими же Бог весть судьбами, — верим, внесет много в то начинающееся движение покаяния, отрезвления, которое мы все предчувствуем сердцем, которое призываем и которое одно принесет спасение нашему гибнущему в кровавой и безвременной смуте народу.
III. Слово, сказанное им же в 40-й день по кончине, 3-го марта 1918 года.
Сегодня — сорок дней скорби Русской Православной Церкви и ее молитв об убиенном от руки злодеев митрополите Владимире. Помолимся об упокоении души его!
Видимо, слабо наше поколение по духу, и не может оно дать и повторить цельного образа Святейшего Ермогена; во дни смуты, бывшей триста лет назад, он в едином лице совместил и молитвенный подвиг, и руководство жизнью Церкви, ставшей опорою изнемогающему в борьбе с грехом внутри и с врагом извне народа, и ясные указания в гражданской жизни народа, и борьбу с внешним завоевателем, и, наконец, мученическую смерть. Ныне этот целостный подвиг, по-видимому, не под силу одному человеку, и Господь разделяет его между многими.
Митрополиту Владимиру выпал на долю тяжкий подвиг крови. Он его принес. Но принес он его в том же духе, как и Святейший Ермоген.
Глубоко любил Церковь и глубоко любил народ, именно как воцерковленный русский народ, Святейший Патриарх Ермоген, —и здесь источник его дерзновения и силы на мученичество. Думали ли сыны народа, во имя народного блага действующие и именем блага народного прикрывающиеся, — думали ли они, поднимая оружие на митрополита Владимира и нанося ему смертельные удары, что они убивают архипастыря, великого народника, народолюбца в самом лучшем смысле слова? Конечно, благо народа почивший Митрополит понимал и со вне, и изнутри не по демократически, а по христиански. Народ — это не один только класс его, случайно забравший силу случайным преимуществом большинства, страстью чисто животных и материальных требований и потребностей и кровавыми насилиями над всеми несогласными. И благо народа не в том полагал почивший, в чем полагают его нынешние строители жизни, которые провозгласили философию, свойственную бессловесным: "Ямы и пиемы, утре бо умрем..." Он разумел его шире, он и действовал на благо народа, конечно, в сродной ему сфере деятельности — в сфере духовного просвещения, нравственного воссозидания народа, нравственного его совершенствования.
И вот здесь-то почивший и трудился от утра жизни до позднего вечера в полном смысле, не как наемник или раб, а под удар любящего народ сердца, не яко человекоугодник и раб людей, а как раб Божий, от души.
Он шел навстречу интеллигенции, часто, как сама она теперь сознает, блуждающей по таким распутьям, которые привели ее к нынешнему позору и бессилию: писал, переводил и издавал книги, устраивал курсы и лекции; интересовался всяким собранием, в котором было видно старание и намерение бороться с заблуждениями мысли и слова тех, кто увлекался всяким ветром учения по губительным стихиям мира, а не по Христу. Он хотел видеть интеллигенцию христианскою, церковною, и в этом смысле народною, национальною. Но больше всего болел Митрополит за народ, неправильно и условно именуемый таким именем, то есть за так называемый простой народ. Он, подобно Пастыреначальнику нашему Христу, скорбел, видя его, как овец, не имущих пастыря; он глубоко болел душою, когда видел, что народ расхищается пропагандою сектантства или социал-демократии и теряет свой святорусский духовно-благолепный лик; он страдал при сознании великой темноты и невежества народа, который через это легко обращался в жертву всяких волков духовных, не щадящих стада. До чего они довели его теперь, не видит только слепой.
Трепетал он от ужаса, предвидя, что на реках Вавилонских, под пятою иноземного завоевателя, нам, лишенным свободы в собственном отечестве, подавленным исчадиями греха и заблуждений, в страшных ударах жизни нам суждено найти путь отрезвения и спасения.
Сбылись его самые тяжкие предчувствия и опасения. Но он менее всего виноват в том, что произошло и что теперь губит Россию, и поэтому мог быть жертвою, ушедшею к Богу с любовью к народу...
Завет почившего есть завет любви к родному народу, хотя бы и падшему, хотя бы отталкивающему от себя теперь в этом его зверином образе, в этой жадности, озлобленности, бесстыдстве и бессовестности — в животном бесчувствии. Все же путь спасения народа лежит не в ответной злобе на злобу, а в любви созидающей. Не сразу и солнце весною сгоняет с полей снег и с земли холод. Но как ни злится март, как ни холоден апрель — придет май, принесет тепло, откроет путь к жаркому лету. Трудно верить во что-либо отрадное в жизни нашего народа впереди, но верить надо, не верить нельзя, если только мы не перестали любить. И хотя мы теперь, после всех перемен власти этого минувшего года, при начавшемся издыхании социалистического господства и в виду анархии с ее немалочисленными разветвлениями, которые тоже непременно станут у власти, можем в горести повторять слова Святейшего Ермогена, что "егда одна волна упадаше, другая налягаше", — мы все-таки должны молиться и верить, что наступит время, когда мы все, всем народом, в покаянии и горести, будем, наконец, достойны услышать голос Того, Кто властен сказать буре: "Умолкни", и волнению: "Перестань"...
В это верил народолюбивым сердцем своим наш умученный митрополит Владимир, и эту веру с любовью к народу гибнущему он нам завещал.
Помолимся о упокоении души его в Боге, в Церкви святых и праведных, достигших совершенства. Аминь. (Евр. XII, 22-24).
Церковность. 4-11 марта 1918 г. № 350. Москва, Пятницкая, 18.
Духовенство и миряне
Архимандрит Сергий (Шеин) (Т. I, 42, 55-57 стр.)
(Из "Памятной книжки Императорского Училища Правоведения". (К столетию со дня его основания: 1835 — 1935.) Париж. Стр. 147-я.)
Василий Павлович Шеин, в монашестве архимандрит Сергий, расстрелян по приговору революционного трибунала по делу Петроградского митрополита Вениамина. Окончив курс Училища Правоведения в 1893 году, с занесением фамилии на мраморную доску, В.П. Шеин поступил на службу в государственную канцелярию и посвятил первые годы своей деятельности дальнейшему изучению права. Он особенно интересовался вопросами гражданского и церковного права и с конца девяностых годов в течение многих лет читал лекции по гражданскому праву в Училище Правоведения, заняв кафедру профессора Пахмана, одним из ближайших учеников которого он был. В то же время В.П. принимал деятельное участие в работах комиссии под председательством Н.И. Стояновского по составлению проекта нового Гражданского Уложения.
После учреждения Государственной Думы В.П. был назначен начальником законодательного отдела ее канцелярии, а затем, будучи избран членом Государственной Думы, занял должность товарища ее секретаря.
В.П. всегда интересовался религиозными вопросами и был близок к церковным кругам. Он был избран членом Всероссийского Церковного Собора 1917 года и состоял его секретарем. Революция, разбившая идеалы Василия Павловича, пламенного патриота и человека глубоко религиозного, очень сильно его потрясла. Вскоре после захвата власти большевиками он принял решение уйти от мира и постригся в монахи под именем инока Сергия, чтобы всецело отдать свою жизнь защите Православной Церкви от преследований ее врагов.
И.П. Якобий (64 вып.), находившийся в Петрограде в то время, когда происходил суд революционного трибунала над В.П. Шеиным, сообщил следующие сведения о его геройском поведении во время процесса и о его мученической кончине. "До меня дошел слух, — пишет И.П. Якобий, — что В.П. Шеин постригся в монахи. Потом я узнал о возведении его в сан архимандрита, с назначением настоятелем Сергиевского подворья на Фонтанке.
В разгар большевицкого террора я зашел однажды в часовню на Бассейной. Шла всенощная, служба была торжественная, с митрополитом Вениамином, окруженным сонмом духовенства. Среди них я заметил высокого роста монаха со строгим лицом, окаймленным окладистой бородою. Он смотрел на меня пристальным взглядом сквозь очки. Я узнал В.П. Шеина, хотя перемена в нем была поразительная. Это была последняя моя встреча с ним на этом свете.
Вскоре после этого митрополит Вениамин, В.П. Шеин и еще несколько духовных лиц были арестованы и переданы суду революционного трибунала за "сопротивление изъятию ценностей". Сопротивление это выразилось лишь в протесте, заявленном Митрополитом и поддержанном частью духовенства, против декрета советского правительства об ограблении церквей, даже вплоть до предметов богослужения.
Обвинение было столь вздорным, что самый процесс рассматривался как демонстрация и никто рокового исхода не ожидал. И потому смертный приговор, вынесенный трибуналом подсудимым, был все-таки для всего Петрограда, для всей России громовым ударом. Надеялись все-таки, что приговор этот, вынесенный для "острастки", не будет утвержден Москвой. Но ЦИК заменил смертную казнь только нескольким второстепенным подсудимым. Для всех же главных приговор был оставлен в силе.
Мне удалось узнать тогда же от очевидцев некоторые подробности заседания трибунала. Когда председатель спросил подсудимых, желают ли они сделать еще последнее заявление, то В.П. Шеин сказал: "Просить о милости и снисхождении ко мне ту власть, которая умертвила моего Государя и Его Семью, я не могу и не хочу"".
Смелое, героическое заявление это, быть может, и явилось решающим для утверждения смертного приговора над монахом-героем отцом Сергием — бывшим правоведом Василием Павловичем Шеиным.
Протоиерей отец Илья Зотиков (Т. I, 215 стр.),
протоиерей отец Михаил, архидиакон отец Михаил и другие с ними
Расстреляны во Владимире в 1930 году. Отец Илья Зотиков, служивший ранее в Америке и находясь в Петрограде в 1919 году, был арестован и несколько месяцев находился на лесозаготовках. Прибыв в Москву, состоял в причте храма Христа Спасителя. Здесь был арестован во время большого ареста московского духовенства перед появлением обновленческого раскола и изъятием церковных ценностей. В Бутырской тюрьме он просидел около года, был включен в церковный процесс вместе с некоторыми священнослужителями и мирянами храма Христа Спасителя, старостой и тремя членами церковного совета. Все получили разные сроки заключения, и отец Илья, переведенный в лагерь, находившийся в Ивановском монастыре, приблизительно через год был освобожден. Пробыв некоторое время священником при храме Сошествия Святого Духа у Пречистинских ворот города Москвы, он в 1926 году, при массовом аресте духовенства, вновь оказался в Бутырской тюрьме, но получил, на первый взгляд, не тяжелый приговор "минимум шесть", то есть без права жительства в больших городах и пограничных зонах, и выбрал Владимир на Клязьме. Здесь под надзором местного ГПУ были и другие ссыльные. Старый протоиерей отец Михаил, из села Ильинского под Москвой, в одну из еженедельных явок в ГПУ был спрошен следователем по какому-то вопросу: "А что об этом говорит Зотиков?" На что отец Михаил ответил: "Вы его сами спросите". — "Ну нет, Зотиков мне не ответит..." Так характеризовал этого пастыря чекист. Здесь, во Владимире, как и в прежних местах его жительства и служения, отец Илья пользовался всеобщим почетом и любовью. Как-то, еще в храме Христа Спасителя, ключарь собора отец Александр Хотовицкий, отправляясь в ГПУ на допрос, сказал прихожанам, указывая на отца Илью, который собирался его провожать до дверей этого учреждения: "Яже о мне, что делаю, все скажет вам Тихик, возлюбленный брат и верен служитель о Господе" (слова ап. Павла), — характеризуя тихий, спокойный и верный нрав отца Илии. Осенью 1930 года отец Илья, отец Михаил, архидиакон патриаршего подворья Михаил и другие ссыльные пошли на регистрацию в ГПУ и оттуда не вернулись. На все справки в тюрьме у прокурора был ответ: "Зотиков у нас не числится". Наконец, одной из жен пропавших была дана справка, что по статье такой-то он приговорен к высшей мере наказания и приговор приведен в исполнение.
Процесс московских священников (Т. I, 195-196 стр., т. II, 307 стр.)
По первому церковному процессу в Москве 1922 года из числа монашествующих был расстрелян только один монах Макарий (Телегин), который показал себя исповедником и сохранил спокойствие духа даже в момент прочтения ему смертного приговора.
Весной 1922 года по распоряжению начальника 6-го Церковного отделения Московского ГПУ Тучкова Святейший Патриарх Тихон был перевезен в Донской монастырь и заключен под стражу. Заключение его не было строгое; чрез стражу можно было передавать любые продукты, а когда Святейший выходил гулять на террасу, то немножко и поговорить.
Святейший Патриарх попросил Тучкова разрешение причаститься Святых Таин. Тогда архимандриту Донского монастыря отцу Анемподисту было дано распоряжение приносить Святые Дары.
После освобождения Святейшего Патриарха из ГПУ летом 1923 года, Святейший продолжал жить в Донском монастыре и оставил отца Анемподиста своим духовником.
В конце декабря 1924 года или в начале января 1925 года архимандрит Анемподист был арестован по большому церковному делу, и летом 1925 года выслан. Дальнейшая его судьба неизвестна.
Протоиерей отец Измаил Рождественский (Т. II, 227 стр.)
Привлекал на свои службы множество народа духовной высотой богослужения, бесстрашными проповедями, дававшими ясное понятие о всей трудности эпохи жизни под игом безбожия, молитвенностью и ревностной любовью к Богу. Дары его прозорливости и обнаружения бесовских сил при его присутствии являли воочию его благодатные дарования. Его бескорыстие, строгое соблюдение постов, которого он требовал от всех, недопущение до Св. Причастия враждующих, посещение больных и нищенствующих дали ему добрую славу праведника среди всех, кто его знал. Так рассказывает о нем его духовная дочь.
Протоиерей отец Евгений Котович (брат отца Антония Котович, см.: т. II, 175-176 стр.)
Евгений Петрович Котович (1895)
В 1944 году был арестован в городе Гродно и вывезен в Красноярск. В то время ему было 73 года. Дальнейшая судьба его неизвестна. Ему предложено было Московским Патриархом епископство, но он отказался.
Протоиерей отец Николай Пискановский (Т. II, 31, 71, 175-176 стр.)
Не Пискуновский, и Пискановский. Окончил курс Литовской Духовной семинарии в городе Вильно, был диаконом в Братской церкви города Брест-Литовска. В 1915 году эвакуировался в Одессу, где рукоположен был в иереи в село Павлыш, Александрийского уезда, Херсонской губернии. В 1920 году переведен в село Ивановску того же уезда. Около 1932 года не скончался от туберкулеза, а был расстрелян.
О мучениках Митрофаньевского монастыря г. Воронежа (Т. II, 186 стр.)
Митрофаньевский монастырь не женский, а мужской. Сварены в котле не монахини, а монахи. После изгнания красных свидетель, дающий поправку, самолично видел трупы их в подвале Губчека. У некоторых других была сдираема кожа на груди и животе.
Протоиерей отец Серапион Черных (Т. II, 233 стр.)
Был убит в городе Николаевске на Амуре во время занятия его красными партизанами, а не белыми отрядами.
Декрет об изъятии церковных ценностей (Т. II, 84 стр.)
Выпущен 14/27 ноября 1921 года, а местная Тверская комиссия приступила к работе по местному декрету советской власти от 23 февраля 1922 года (т. II, 49 стр.).
Город Лепсинск (Т. II, 234 стр.)
Следует читать Лепсинск, а не Липсинск.
Давлеканово (Т. II, 253 стр.)
Следует читать Давлеканово, а не Дивлеканово.
Ю.Н. Данзас (Т. II, 134 стр.)
Приняла римо-католичество не в Италии, а в России (т. II, 132 стр.) в 1922 году.
К списку мучеников прежних времен (Т. I, 6-7 стр.)
Нужно добавить пропущенных:
Святой благоверный князь Игорь должен быть присоединен к именам Бориса и Глеба.
Кроме того, есть мученики российские прежних времен и не прославленные, как местночтимые, так и забытые.
Герасим, священномученик, епископ Смоленский, сожжен литовским князем Свидригайлой в Витебске в 1435 году. Местночтимый в Белоруссии святой.
При нашествии на град Чердынь ногайских татар в 1547 году, 6-го января, в деревне Кондратьевой слободе, Чердынского уезда, в 50-ти верстах от города Чердыни, вниз по течению реки Вишера, были побиты многие. Тела их погребены в Чердыни, в приходе Успенской церкви, а имена их, в количестве 84-х мужей и между ними одного инока, означены на чугунной плите над могилою. Над нею устроена часовня, где совершались ежегодно панихиды: 6-го января и в четверг 7-й недели по Пасхе.
Игумен Филарет, в миру Феодор, сын новгородского посадского человека Симеона Боженина, покинувшего Новгород в 1570 году, во время известного новгородского погрома Ивана IV, и поселившегося недалеко в Холмогорах, Архангельской губернии, в Курцовском посаде. Он был игуменом Архангельского монастыря в городе Архангельске. В половине 17-го столетия был послан в Сибирь для обращения в Христианство остяков и самоедов, от которых и принял мученическую кончину.
Иргенский Миссионерский стан Забайкальской епархии покоит останки воинов-мучеников, убиенных монголами во времена покорения Сибири в 14-м столетии, Иосифа, Киприана и дружины их. Озеро Ирген находится в 60-ти верстах от Читы. Над останками убиенных построен храм. Ежегодно устраивался крестный ход и служилась панихида.
Амвросий (А.С. Зертис-Каменский), архиепископ Московский, принял мученическую кончину, будучи растерзан толпою 16 сентября 1771 года при возмущении черни во время чумы, свирепствовавшей в Москве, жертвою самоотвержения, с какой он боролся с эпидемией, в числе немногих властей, не покидая зачумленного города. Обыватели не исполняли предписаний о предупредительных мерах против нее и не только не сжигали одежды и белья с умерших от чумы, но скрывали самую смерть их и хоронили на задворках. Чума усилилась. В начале лета 1771 года ежедневно умирало по 400 человек. Народ в ужасе толпился у Варварских ворот перед чудотворной иконой. Зараза от скучивания народа усиливалась. Московский архиепископ Амвросий приказал снять икону. Немедленно распространился слух, что Архиерей заодно с лекарями сговорился морить народ. Обезумевшая от страха невежественная и фанатическая толпа умертвила достойного Архипастыря. В октябре чума прекратилась. В одной Москве погибло 130 тысяч человек.
Владыка Амвросий был одним из ученейших и образованнейших людей своего времени, знаток церковной и гражданской архитектуры, много потрудившийся в возведении величественных построек монастыря "Нового Иерусалима" и в возобновлении московских соборов Успенского, Благовещенского и Архангельского. Погребен в Донском монастыре в Москве, где и сделался жертвою черни.
Иеромонах Ювеналий, закланный при проповеди Евангелия у озера Илямна на Аляске в 1796 году.
Алеут Петр, замученный иезуитами, склонявшими его в римо-католичество в Сан-Франциско в 1815 году.
"Как умерла Царская Семья" (Т. I, 218-264 стр. Т. II, 312-318 стр.)
В журнале "Православная Русь" (№ 18. 1958) появилась статья под указанным заголовком, подписанная: "Сообщил барон Л.К. Пфейлицер-Франк", в которой приведено важное свидетельское показание об убийстве Царской Семьи. Хотя подробности и некоторые уточнения существенно важны для истории этого преступления, мы извлекаем только рассказ о мученичестве Царской Семьи.
После захвата власти большевиками, находившиеся в Сибири германские и австро-венгерские военнопленные (более полутора миллиона) были освобождены, и значительная часть их вступила в ряды Красной армии. Из них особенно отличались венгры, с мадьярской жестокостью подавлявшие всякое сопротивление большевикам.
Один из таких освобожденных военнопленных, австриец Ганс Мейер, стал членом коммунистической партии России, Уральского района. С марта до июля он руководил работами мобилизационного отдела Уральского военного округа и находился все это время в Екатеринбурге. Он был на заседании, на котором решено было "ликвидировать" Царскую Семью, и на заседании, на котором председатель чека Янкель Юровский сделал подробный доклад об этой "ликвидации". В 1922 году он вернулся в Австрию, причем привез несколько документов.
В 1956 году он эти документы опубликовал. На вопрос, почему он не сделал этого раньше, он объяснил, что, возвратясь в Австрию, он не мог признаться, что служил в Красной армии, потом во времена Гитлера он и подавно этого не мог; после того, находясь в зоне, оккупированной советскими войсками, тоже не смел рассказывать, что он знал об убийстве Царской Семьи, тогда как своими глазами видел безжизненные трупы их всех. Теперь этого Мейера нет больше в живых.
Мейер рассказывает по рассказам коменданта Горвата и других участников ему лично и по подробному докладу Юровского 19 июля вечером Комитету. Прежде всего Юровский разбудил Царя и сказал ему, что в городе возникли беспорядки, что он отвечает за безопасность пленников и что они должны одеться и собраться в столовой. Когда они, некоторое время спустя, собрались, он повел их, ничего не подозревавших, в подвальное помещение. С ним были Медведев, Никулин и Ваганов. Ваганов освещал лампой узкую и темную лестницу. Впереди шел Царь со стонавшим Наследником на руках, за ним шла Царица с дочерьми. Анастасия несла на руках маленькую собачку Татьяны. За ними шел доктор Боткин, затем камердинер Трупп с одеялом в руках, Демидова с двумя подушками и последним шел повар Харитонов в ночных туфлях.
Когда они пришли в полутемное и пустое помещение, Царь несколько раз растерянно оглянулся. Царица потребовала стулья. По приказанию Юровского Ваганов принес три стула. На один сел Царь, справа от него села Царица и между ними Наследник. Царевны стали за стульями родителей. Слева от Царя стал доктор Боткин, единственный, который понял, что происходит что-то особенное. У левой стороны стояли слуги. Впереди Трупп, который покрыл своим одеялом Наследника, затем Демидова с подушками, последним стоял Харитонов.
В это время в другом помещении уже ждала команда особого назначения из самых надежных людей интернационального караула. Согласно списку, это были: Горват Лайонс, Фишер Анзельм, Эдельштейн Исидор, Фекете Эмиль, Над Имре, Гринфельд Виктор, Вергази Андреас. Итак, с тремя русскими чекистами и Юровским всех убийц было одиннадцать, по числу жертв. У каждого из них было по нагану, калибра 7,62 мм с семью зарядами. Никаких штыков и другого оружия не было.
Оглядевши еще раз свои жертвы, Юровский вышел к команде и, дав им последние указания, повел их туда, где ждала Царская Семья с последними преданными им людьми. Когда они вошли в почти переполненное теперь помещение, доктор понял, что происходит, и, казалось, хотел броситься на входящих. Едва владея собой, он спросил: "Что это значит?" — "Молчите!" — крикнул на него Юровский, вынул свой револьвер и, обратясь к Царю, сказал, держа в руке бумагу с приговором: "По приговору революционного трибунала мы должны расстрелять Вас и Сашу Семью". Царь как будто все еще не понимал. "Как же это", — выговорил он, приподнимаясь. В этот момент попала в него первая пуля из револьвера Юровского, и в тот же момент стали стрелять другие. Каждый уже знал свою жертву.
Доктор Боткин сделал шаг вперед, когда пуля Горвата свалила его, и лежал головой вперед, лицом на полу. Царь упал вперед и лежал перед своим стулом. Царица упала на левую сторону. Царевич лежал на спине, на его шее была рана. Великие княжны лежали рядом, как будто они держались за руки, и между ними лежала собачка, которую Анастасия прижимала к себе до последнего момента. Демидова, которая, по словам Юровского, страшно кричала, лежала у самой стены, к которой она прижалась при первых выстрелах, все еще с подушками в руках, как бы защищаясь ими. Трупп лежал рядом с нею. Харитонов лежал лицом вперед, голова его была у самых ног Великих княжон.
На улице выстрелов не было слышно. Когда Мейер вошел в дом и в помещение, где произошло убийство, Войков внимательно осматривал застреленных, не жив ли еще кто-нибудь из них, и повертывал их на спину. У Царицы он снял золотые браслеты. Медведев, Ваганов и Никулин заворачивали трупы в сукно, которое Мейер выдал несколько дней тому назад. Ермаков принес носилки. Юровский позвал нескольких чекистов (между ними были Якимов, Старков и Стрекотин, которых Мейер знал) выносить трупы. Они выносили их наверх, на улицу. Было одиннадцать трупов. Медведев был на машине и укладывал их там. Когда все были уже уложены, Якимов вынес за задние ноги собачку и кинул ее в машину. Мейер говорит, что его удивило равнодушие шофера, спавшего и не обращавшего внимания на то, что происходит за его спиной.
По докладу Юровского, вечером 19 июля в шахту брошены были дрова, потом трупы, потом опять дрова, и на все было вылито 220 литров бензина, и все зажжено. Войков и Юровский остались на ночь на месте и на другой день повторили процедуру. Под конец вылита была серная кислота.
Таким образом, известная ранее версия подтверждается только некоторыми подробностями.
Петр Аркадьевич Столыпин, 1862 — 1911 гг.
История Российской Церкви также не может забыть таких имен, как и история государства Российского. Той и другой истории дан образец христианско-православного русского государственного деятеля. Предреволюционная эпоха, в которой он был убит, включает его имя в список мучеников во Христе, данный уже временем революции и гонения на Церковь от власти безбожников.
1/14 сентября 1911 года Киев — в полном разгаре торжества, связанные с приездом Государя Императора Николая Александровича и Его Семьи. Мать городов Русских принимала в своих стенах потомка в восьмом колене Царя Алексея Михайловича, подчинившись которому, по своей воле, в 1654 году Малороссия вновь, после почти 400-летнего насильственного отрыва, вновь слилась с остальной Россией.
Состоялось уже открытие 30 августа памятника Царю-Освободителю, начавшееся крестным ходом, с участием Государя, из Михайловского монастыря, мимо памятника Крестителя Руси, к месту торжества. 1 сентября, в послеобеденное время, должен был состояться парад потешных на Печерске и спектакль в городском театре.
Само покушение произошло так. Столыпин в белом сюртуке, опираясь на барьер, стоял спиной к сцене, разговаривая с сановниками, занимавшими рядом с ним места в первом ряду партера.
Некто, во фраке, спокойно двинулся по проходу и, почти в упор, выстрелил в главу правительства. Столыпин пошатнулся, выпрямился. Повернувшись к царской ложе (Государь был в это время в аванложе), он левой рукой (правая была повреждена) осенил ее крестным знамением. Потом он опустился в кресло. Его перевезли в ближайшую частную больницу доктора Маковского на Мало-Владимирской улице (впоследствии переименованную в Столыпинскую). Определилось, что пуля повредила печень и положение больного очень опасно.
Стрелявший в него Богров, состоя членом революционной партии, с 1907 года стал платным агентом охранного отделения. В последние годы он прекратил связи с последним. Но об этом стало известно партии, и ему приказано было загладить свою вину террористическим актом, причем выбор жертвы предоставлялся ему самому.
Богров решил убить именно Столыпина, находясь под впечатлением того, что о нем говорилось и писалось в революционных кругах.
Государь посетил на следующее же утро своего верного слугу.
5/18 сентября в 10 часов 12 минут вечера Столыпин скончался. Государь, вернувшийся из Чернигова, куда ездил на поклонение мощам св. Феодосия, первого святого, прославленного в его царствование, прямо с пристани проехал помолиться у тела усопшего.
Отпевание Столыпина совершено было 9/22 сентября. Погребен он был у стены Успенского храма рядом с другими верными сынами Царя и России — Кочубеем и Искрой. Духовник покойного протоиерей отец Павел Левицкий о последних днях и часах жизни П.А. Столыпина рассказал следующее.
Около 11 часов вечера 1-го сентября меня позвали в лечебницу. Когда я пришел, раненому накладывали повязку. Он молчал. Только один раз сказал: "Очень больно". Около часа ночи раненого перенесли в большую комнату, куда пригласили меня. Когда я приблизился, Петр Аркадьевич сам громко стал произносить слова предпричастной молитвы "Верую, Господи, и исповедую". Потом голос его ослабел, и он докончил молитву тихо. Затем я исповедовал его, после чего причастил. Исповедовался и приобщался Петр Аркадьевич с глубокой искренностью, верой, благоговением. В заключение истово перекрестился левой рукой. После этого сказал: "Батюшка, молитесь о моей супруге Ольге; мы хорошо с ней жили; она будет тревожиться".
"5 сентября, в 2 часа дня, мне передали, чтобы я не отлучался из дома. Около 8 часов меня пригласили в лечебницу служить молебен. Не успел я выйти из дома, как бежит другой посланец и говорит: "Берите с собой Святые Дары". Когда я пришел, то узнал, что был консилиум, который признал положение безнадежным. У умирающего была частая рвота, поэтому причастить его вторично нельзя было. Жена умирающего попросила меня прочитать молебен о недужных. Я тихо прочитал весь молебен. У постели страдальца в это время была жена и два доктора. Остальные родственники и врачи были у дверей обширной палаты. Умирающий стонал, изредка говорил довольно твердым голосом. Я, прочитав молебен, присел в соседней комнате. Через некоторое время услыхал, что умирающий стал тяжело и порывисто дышать. Я подошел к постели с крестом. Сознание в это время уже оставило Петра Аркадьевича. Я стал читать отходную молитву. Прочитал ее медленно всю. Против меня у постели стояла Ольга Борисовна. Она была, как окаменелая. Все хранили глубокое молчание... Страдалец угасал медленно, постепенно, тихо. Через несколько минут после прочтения отходной, дыхание, постепенно затихавшее, прекратилось.... Доктор закрыл глаза. Я осенил усопшего крестом. Лицо у него было спокойное. Вслед за тем я тут же отслужил первую панихиду".
Такой конец он ожидал. Он говорил одному человеку: "Каждое утро, как я просыпаюсь, я непременно творю молитву и смотрю на грядущий день, как на последний в жизни и готовлюсь выполнить свои обязанности, устремляя взор в вечность; вечером же, когда возвращаюсь в спальню, опять молюсь и благодарю Бога за проведенный день. Порой ясно чувствую, что наступит день, когда замысел убийцы, наконец, удастся, и, тем не менее, я радуюсь и прошу у Бога христианской кончины".
Сестра его игуменья Елена, настоятельница Красностокского монастыря, рассказывала, что Слово Божие, Библия, было самой любимой настольной книгой их семьи. Семья, в которой рос и совоспитывался Петр Аркадьевич, жила уставом Церкви, бедным помогали, посты строго соблюдали, неукоснительно посещали богослужения, во все посты исповедывались и приобщались Святых Таин, почитали праздники и кануны их, и под праздники никогда не посещали театров, ни каких-либо увеселений. С Библией и молитвой Петр Аркадьевич не расставался никогда в жизни. Слово Божие он ежедневно читал и его любимым стихом было: "Источник премудрости — слово Бога Всевышнего" (Сир. 1, 5). Когда друзья советовали ему быть осторожнее, окружить себя более бдительной охраной, он отвечал им: "Все, что ни приключится тебе — принимай охотно" (Сир. 2, 4).
Как религиозный человек он хотел религиозных реформ в государстве.
Правительство должно было остановиться на своих отношениях к Православной Церкви и твердо установить, что многовековая связь Русского Государства с Христианскою Церковью обязывает его положить в основу всех законов о свободе совести начало Государства Христианского, в котором Православная Церковь как господствующая пользуется данью особого уважения и особою со стороны государства охраною. Оберегая права и преимущества Православной Церкви, власть тем самым призвана оберегать полную свободу внутреннего управления и устройства и идти навстречу всем ее начинаниям, находящимся в соответствии с общими законами Государства. Государство же в пределах новых положений не может отойти от заветов истории, напоминающей нам, что во все времена и во всех делах своих русский народ одушевляется именем Православия, с которым неразрывно связаны слава и могущество родной земли, вместе с тем права и преимущества Православной Церкви не могут и не должны нарушать прав других исповеданий и вероучений. Поэтому, с целью проведения в жизнь Высочайше дарованных узаконений об укреплении начал веротерпимости и свободы совести, Министерство вносит в Государственную Думу и Совет ряд законопроектов, определяющих переход из одного вероисповедания в другое, беспрепятственное богомоление, сооружение молитвенных зданий, отмену связанных исключительно с исповеданием ограничений и т.п.
Столыпин был другом религиозной свободы. Им внесены были в Госуд. Думу законопроекты, обеспечивающие свободное исповедание веры, свободный переход из одного вероисповедания в другое, старообрядческий законопроект.
Если Столыпину не удалось провести эти законопроекты в жизнь, то, во всяком случае, в административной области дух и смысл этих законопроектов был широко использован.
В Министерстве Исповеданий, по проекту П.А. Столыпина, как министр, так равно и все сотрудники должны быть лица, полностью закончившие высшее духовное образование и глубоко преданные Православной вере. Министерство это, в полном контакте с высшей церковной властью, должно было обсудить и разработать законопроект о восстановлении в России Патриаршества.
"Министерство, — читаем мы в проекте П.А. Столыпина, должно принять решительные меры к тому, чтобы не только значительно увеличить число духовных училищ, семинарий и академий, но, главное, расширить программу духовно-учебных заведений".
И далее:
"Количество духовных академий должно быть настолько увеличено, чтобы была возможность назначать священников, только окончивших духовную академию".
Что же касается духовных семинарий, то таковые, по мнению П.А. Столыпина, должны быть средними учебными заведениями, которые подготовляют студентов для поступления в духовную академию так же, как гимназии подготовляют для поступления в университеты.
Рекомендовал П.А. Столыпин, чтобы в духовно-учебных заведениях было бы обращено внимание на умение студентов говорить проповеди. В проекте П.А. Столыпина указывается, какое исключительно большое значение в 1905-1906 годах имели выступления образованных и умных священников в смысле успокоения крестьян; своими проповедями и назиданиями среди народа такие священники приобретали большой авторитет у крестьян и полностью предотвращали те зверские явления в деревнях, где священники не отвечали своему назначению и абсолютно не пользовались авторитетом среди крестьян.
Обратил П.А. Столыпин свое внимание также и на то, что священники, в особенности в бедных деревнях, живут в исключительно тяжелых материальных условиях, а потому нисколько не удивительно, что более даровитые и способные не стремятся быть священниками, а наоборот, по окончании духовной семинарии, продолжают свое образование в других высших учебных заведениях или же стремятся устроиться куда-либо на службу. Поэтому П.А. Столыпин рекомендует прежде всего озаботиться о лучшем вознаграждении священникам, приравняв их к ставкам, установленным для других интеллигентных работников.
В лице его действительно у кормила власти стояла благородная и мощная сила, обаятельная искренность, христианская честность и честь. Беззаветно любя Родину, он бестрепетно стоял на страже ее исторической славы, всемерно оберегая ее от злодейских покушений на ее благополучие и исторический рост. Здесь он был в буквальном смысле рыцарем без страха и упрека. Для него как государственного деятеля, воспитанного на великих заветах Христианства, этой религии креста, не было страха там "иде же не бе страх", и его историческое "не запугаете" не было лишь одним красивым и разительным жестом.
Всем подвигом жизни своей и своим мученическим концом П.А. Столыпин внес, вписал свое имя в скрижали исторического бессмертия.
Но если земная жизнь возложила на его чело терновый венок, то мы будем надеяться, что он не лишен будет и венца той небесной славы, которую Господь обещал всем любящим Его.
Слово протоиерея отца Иоанна Восторгова в день погребения П.А. Столыпина
Протоиерей отец И.И. Восторгов, настоятель храма Василия Блаженного в Москве, явился одним из первых священномучеников в самом начале большевицкой революции. Мало понятый и оцененный русским обществом, он принадлежал к числу самых лучших и пламенных русских проповедников, сочетая в себе вдохновенное религиозное чувство с глубоким патриотизмом.
Умер смертью мученика П.А. Столыпин. Сегодня совершается его погребение. Личность его так ярка, деятельность столь многообразна, историческая роль так велика, смерть так неожиданна, удар для Царя и Родины столь тяжек, потеря редкого талантливого государственного деятеля столь тяжела, что делать ему оценку теперь, в первые дни после смерти, в первых заупокойных молениях, не только преждевременно, но прямо невозможно. Одно нужно отметить в этом отношении: люди самых различных убеждений, представители самых разнообразных политических и общественных групп, часто — политические или принципиальные противники почившего, или вообще несогласные с ним относительно применения, оценки и выбора тех или других приемов управления, относительно тех или других воззрений на сущность переживаемого нами момента — все одинаково возмущены и подавлены гнусным преступлением палача революции, все склоняются перед гробом покойного слуги Царя и Родины в чувстве глубокого к нему уважения, все согласны в оценке его как человека бесспорно выдающегося по своим блистательным талантам, по своему нравственному складу и свойствам благородного мужества, по своей изумительной трудоспособности и энергии. Нам хотелось бы в настоящий день, когда опускают в могилу бездыханное тело благородного слуги Царя и России, не останавливаясь пока на личности безвременно почившего, посмотреть глубже на совершившееся событие и вскрыть общее его значение.
А значение это, в смысле выясняющихся опасностей в будущем, действительно, таково, что вызывает на тяжелое раздумье, и, если оно не видится и не сознается, то тем, следовательно, тяжелее наше положение и тем страшнее угрожающие нам опасности.
В лице убитого П.А. Столыпина и его убийцы как бы сошлись и определились два взаимно исключающих себя мира, два миросозерцания, два рода и направления деятельности.
В лице убитого первого сановника государства представлен мир, так называемый, старый — старый не в смысле застоя и неподвижности, омертвения и заскорузлости, не смысле изжитой жизни, — а в смысле и в отношении вечных, нестареющих и потому всегда юных и жизнеспособных общих начал и принципов жизни. Этот мир есть мир порядка; порядок же стоит, прежде всего, на вековечных началах религии как богосознания, богообщения и богоправления, на основах нравственности как неизменного религиозно-этического устоя и определителя жизни, и отсюда уже — на началах правды, долга, права, повиновения, общественной организации на почве взаимных уступок по духу любви и сознания долга, и, в конце концов, в завершении процесса внешнего строительства жизни — на почве государственности как средства к служению Царству, Государству Божьему. Бесконечно развитие этих начал, и их никогда не изжить человечеству, ибо бесконечен самый идеал его религиозно-нравственного развития в среде и при помощи человеческого общежития: будите убо совершени, якоже Отец наш Небесный совершен есть...
А в лице презренного убийцы, предательски занесшего смертельный удар над почившим министром, в лице этого почти мальчика, неуравновешенного, служившего то одним, то другим, то государству, то революции, мы видим другой, противоположный мир. Исчадия этого мира называют его новым, но он не нов, он старее мира: он представлен нам в образе сатаны, некогда восставшего на Бога и доныне злобствующего в борьбе, по-видимому часто успешной, но на самом деле бессильной и бесплодной, обреченной гибели — в борьбе против всего, "именуемого Богом и чтилищем".
Этот мир не знает Бога; этот мир не знает вечных устоев нравственности и сознания долга; этот мир есть царство совершенно открытого эгоизма. Не важно, как он называется: либерализм, прогрессивность или социализм того и другого вида. Нужно смотреть на его основные принципы, на те начала, которыми он живет, и на тот конец, к которому он неизбежно приходит. Конец же его есть хаос, беспорядок и анархия; к анархизму, собственно, и движутся все эти направления и настроения мысли и жизни, которые, под различными наименованиями, в различных формах, ныне борются столь страстно против мира старого и силятся занять господствующее и руководящее положение в жизни народов Европы. Социализм, нынешний идол передовых людей, точно так же вырождается неизбежно в анархизм, хотя по воззрениям на личность человека они противоположны. В психологии греха одна крайность нередко переходит в другую, потому что общее их начало — грех и богоборчество, эгоизм и гордыня — одно и то же. То обстоятельство, что убийца почившего министра был социалистом-революционером, не колеблет нашей точки зрения. Наоборот, то обстоятельство, что он принадлежал к какой-то автономной организации революционного социализма, указывает на анархическое в самом социализме разложение и той сатанинской дисциплины, которою доселе отличались социалистические революционные организации.
Итак, позволительно остановиться перед окончательными выводами, к которым должен придти пресловутый новый мир. Вот эта философия анархиста:
"Я не признаю должного. У человека нет никакого призвания, никакой задачи никакого назначения, как нет их у растения или у животного; у него есть только сила. Истины тоже нет. Истины — это фразы, формулы, пустые слова. Всякое признание чего-либо истинным есть рабство. Я один — истина, я больше истины, и она передо мной — ничто. Первая заповедь человека есть такое обращение к самому себе: Я есмь господь бог твой... Вторая заповедь есть обращение к так называемому ближнему: ты — моя пища. Преступление возможно только против чего-либо священного, а так как нет ничего священного, то и преступления нет. Право — это неизлечимая болезнь, которою нас наградила иллюзия. Тот, у кого сила, стоит выше закона. Все, что для меня хорошо, на все то я имею право. Вещь принадлежит тому, кто умеет взять ее силою, или не отдать другому. Каждый человек есть "единственный", и он есть бог; он все делает только для себя. Поэтому я — смертельный враг государства, ибо оно есть мое ограничение, мое рабство. Я совсем не отступаю перед собственностью, наоборот, всегда смотрю на нее как на мою собственность. Все, чем я могу завладеть, составляет мое имущество. Путь к осуществлению такого воззрения есть насильственное ниспровержение существующего строя и убийство всех, с нами несогласных. Власть над жизнью и смертью я объявляю моей". (Эльцбахер. "Анархизм", стр. 94-117, глава о М. Штирнере.)
Все эти положения приведены мною с буквальною точностью из анархической системы одного европейского "мыслителя". Да, из "системы", ибо, к ужасу сказать, анархизм теперь имеет свою философию, свою теорию, свою систему. Не забудьте, что в числе таких теоретиков анархизма занимают видное место русские, Бакунин и Кропоткин, а религиозное, самое страшное, оправдание анархизму дал русский граф Л. Толстой.
Перед нами, видите, — два мира. Может ли быть между ними хоть что-либо общее? Возможен хоть какой-либо союз, мыслимо ли хоть какое соглашение? Они противостоят один другому, как огонь и вода, они взаимно исключают друг друга. Мир анархизма растет, движется, будет иметь, как диавол, временный успех, иногда, как в наши дни, и над бездыханным телом П.А. Столыпина, будет иметь и победу. Но это есть видимое и непрочное торжество зла: зло все-таки в конце концов погибнет.
Не ясно ли, как ошибаются те, которые надеются путем уступок и позорного подчинения этому "новому" миру достигнуть умиротворения жизни общественной и государственной? Не ясно ли, что с этим вражеским станом зла и насилия возможна только борьба на жизнь и смерть, борьба беспощадная и непримиримая? Не ясно ли, что сочувствующие тем направлениям мысли и жизни, из которых с неумолимой последовательностью вытекают, в конце концов, анархические учения и действия, и сами, в сущности, являются слугами анархии и зла, хотя бы они делали это, по их словам и действительным намерениям, из-за сохранения порядка и добра? А таковы все виды либерализма и прогрессивности, начиная от самых мирных непротивленцев до последователей либерального радикализма.
Такие преступления, как убийство П.А. Столыпина, яснее перед нами ставят роковое соотношение двух мировоззрений, заставляют вдумываться в них и определять к ним свое отношение.
Поминая заупокойною молитвою безвременно погибшего славною смертью мученика П.А. Столыпина, будем помнить и то, за что он боролся, что он отстаивал, чему отдал труд жизни и богатые дарования своего духа. Он показал нам пример твердости в защите вековечных устоев жизни в Боге, в сознании Его закона и нравственного долга. Умирая с крестным знамением, ограждающим Царя, с заявлением, что он радостно отдает за Царя и Россию свою жизнь, с молитвою, благословениями горячо любимой жене и семье, в общении в Церковью и со Христом во Святых Таинах, он явился не побежденным, а победителем, ибо умер, как жил, верный своим убеждениям. На его место станут другие, может быть, тоже обреченные смерти по постановлениям извергов и палачей революции, но кровавые насилия все равно не уничтожат того мира порядка, которому служил почивший. Однако успех тех начал, которые он отстаивал, и скорейшее торжество их в мире зависит, конечно, и от того, проникнемся ли мы все сознанием важности и неизбежности этой борьбы добра и зла.
Нет общения света и тьмы, нет общения Христа и велиара, — говорит нам слово Божие. И в этом столь кратко и, по-видимому, спокойно выраженном наставлении звучит для нас и призыв к борьбе против тьмы и зла, и обетование победы. Павшим борцам вечная память в очах Божиих, в молитве Церкви в родах родов земнородных, а живым — призыв бодрости, надежды и готовности стоять за свет и добро даже до крови и смерти. Аминь.
В Вознесенском приходе в Фаирфакс, близ Вашингтона (США) настоятель иерей Андрей в день праздника Богоявления отслужил Божественную Литургию и освятил воду.
Что испытывает человек, бросающийся с берега в море для купания в жаркий летний день? Так и монастырь — духовное море, целый океан жизни духовной, и ты сразу охвачен его волнами, омыт, обрадован и обновлен. Как будто стопудовая ноша свалилась с тебя, ты стал новым человеком, началась для тебя новая жизнь. Но я еще стоял тогда на берегу, еще не решался броситься в море, — это произошло несколькими месяцами позднее. А теперь я только смотрел, и любовался, и вдыхал в себя аромат благоухания Христова, и уже как бы обливался, окатывался волнами сего моря, ударяющими о берег и охватывающими любопытных. И я, как всякий богомолец, с любопытством устремился к этой новой жизни. И впечатление было духовно потрясающее.
Град Китеж, как говорит предание, потонул и находится на дне озера. Так и Валаам. Нужно уметь заглянуть в глубину его духовной жизни, чтобы рассмотреть отдельных исполинов духа в его недрах. Первым таким исполином был духовник всего монастыря о. Михаил. К нему меня направили для духовного окормления. Келья его состояла из трех отделений: приемная, молельня и спальня. Из нее дверь вела прямо в храм над святыми вратами в честь св. апостолов Петра и Павла. С трепетом вошел я в первый раз в эти покои духа, ощущая особую келейную атмосферу тепла и уюта и какого-то духовного благоухания. Приемная увешана образами, обставлена портретами старцев. Первая встреча с о. Михаилом произвела на меня неизгладимое впечатление. С тех пор навсегда врезался в мою душу его образ. Это был совсем обыкновенный человек, но именно потому-то, очевидно, это был действительно настоящий человек. Мы говорим: «Людей много, а человека нет». И вот я увидел пред собою настоящего человека. Словами этого не выразишь. Но всякий это и без того понимает, потому что образ настоящего человека живет в каждом из нас. И когда встретишь такого человека, то почувствуешь, что ты как бы сливаешься с ним в одно, как будто твои искаженные черты накладываются на его нормальные и исправляются, а ты сам становишься нормальным человеком. Сказывается это прежде всего в том, как подходит к тебе этот настоящий человек. Он принимает тебя всем сердцем. Этого одного достаточно, чтобы и ты раскрыл ему все свое сердце. И тогда он хозяин над тобою, а ты освободился от самого себя, от этой тяжелой ноши, которая давит и мучит тебя, а ты не осознаешь, в чем дело. А тут тебе сразу стало легко, хотя и не понимаешь отчего. Конечно, от него, от настоящего человека! Но надо понять, в чем произошла из-за него эта перемена в себе самом. Понять, чтобы научиться самому стать настоящим человеком. И долго, долго не дается эта наука, пока ты не овладеешь самим собою и не освободишься от самого себя. А совершится это в тебе только тогда, когда встретишь ты и сживешься с таким «Настоящим Человеком», который доступен всем и каждому и всегда — с самим Иисусом Христом — Он освободит тебя, ибо это Он встретился с тобою во образе этого монастырского старца.
У каждого настоящего человека своя индивидуальность. И у этого старца очень оригинальная индивидуальность. Это вполне русский мужичок, с простою образною речью, полный, с небольшой бородкой, простым русским лицом. Но вот одеяние схимы, четки и особенно манера держаться с вами обличает в нем врача духовного. Как врач, он подвигается к тебе, всматривается внимательно, ласково и бережно; да, особенно бережно обращается с тобой. Он не предписывает духовных лекарств, не повелевает, а только как бы намеками побуждает вас делать то именно заключение или решение, которое ему кажется для вас правильным. И вы покидаете его с таким чувством, как будто вам вправили вывихнутую руку, такое чувство облегчения мира душевного находит на вас. К нему я ходил часто, вначале каждый день, и все докучал ему своей нетерпеливостью. Он не хотел, чтобы я разговаривал с игуменом о планах своей дальнейшей жизни в монастыре, прежде чем получу рекомендацию от финляндского архиерея Германа, который близко к сердцу принял меня как миссионера, желающего работать под руководством Церкви. Духовник о. Михаил и о. эконом Харитон, тоже сразу принявшие во мне участие, хотели создать мне особое положение в монастыре, чтобы я мог лучше духовно окормляться. Потом письмо это от архиепископа Германа было получено, и мое положение давало мне приют в монастыре без необходимости целодневной физической работы. Тогда я бросился, как голодный, читать книги. Библиотека при монастыре огромная — десять тысяч томов, но мне духовник советовал читать только жития святых. И было это крайне полезно для меня. До того я почти совсем не знал житий святых. И вот теперь они произвели на меня громадное впечатление. Я увидел на их примерах, чего достигло христианство на земле. Христос дал Свой завет — Евангелие, основу христианской жизни. Апостольские писания истолковали Евангелие в применении к жизни духовной, а жития святых показывают нам, как исполнено Евангелие в течение веков Церковью Христовой. Дух захватывает от созерцания гигантского подвига отдельных личностей, но, конечно, не они сами, а сила Христова, обитавшая в них, совершила это восхождение от земной жизни к небесной, низвела небо на землю.
И вот, чем дольше живу я в сей обители, тем больше убеждаюсь, что эти жития святых творятся именно здесь, как будто не люди, а лики проходят предо мною, лишь с той, быть может, разницей, что здесь весь монастырь — как бы коллективный, единый святой лик, — ореол святости лежит на всем заметным отпечатком. А проявляется он в отдельных штрихах отдельных личностей, как мозаичная картина. Стоит только заговорить с любым встречным монахом, чтобы почувствовать необыкновенность мыслей, оригинальность выражений, новый для тебя подход ко всему. Откуда все это у этих грубоватых на вид простых крестьян?
Позже я узнал, как идет обработка их ума: на камне Священного Писания и на оселке творений святых отцов проясняется их ум, умудряется их речь, обогащается душа. Образуются гранитные камни — иноки сего монастыря. «Я есмь камень — кто упадет на Меня — разобьется или восстанет». Разбивается на мелкие камешки каменное сердце человека, а потом соединяется вновь духом Христа. «И уже не я живу, но живет во мне Христос». Пред вами все — христоносцы. Во всех — Христос. Но каждый являет собою лишь один член Его Тела. Кто рука, кто нога, а кто просто атом. Кто игумен, кто хозяин, кто старец, руководитель, а кто просто овца стада Христова. И стройно идет жизнь этого духовного организма — тела Христова.
О том, что строгое исполнение закона Божия не означает рабства, но истинную свободу
Антоний возлюбленным детям своим желает спасения от Господа.
Я никогда не перестаю воспоминать о вас, члены Церкви Христовой. Я люблю вас любовию истинною, духовною. Всякая другая любовь непостоянна и исчезает, как ветр.
Дети мои, кто боится Господа и исполняет заповеди Его, тот есть истинный раб Божий. Но рабство сие не оправдывает человека перед Богом. Оно есть свобода сынов Божиих.
Апостолы Господа нашего Иисуса Христа заключаемы были в узы и в темницу единственно потому, что не хотели быть неверными рабами Божиими и старались сохранить духовную свободу. Так, апостол Павел говорит о себе: аз Павел узник Иисус Христов (Еф. 3, 1).
Закон Божий подвергает нас рабству, спасительному для нас. Он научает нас обуздывать страсти и исполнять то, чего требует добродетель. Если мы постоянно пребываем в сем рабстве, то получаем свободу благодати, так что к нам относятся словá Господа нашего Иисуса Христа, сказанные Им ученикам Своим: не ктому вас глаголю рабы, яко раб не весть, чтó творит господь его: вас же рекох други, яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (Ин. 15, 15); и словá апостола Павла, сказанные римлянам: не приясте духа работы в боязнь, но приясте Духа сыноположения, о Нем же вопием: «Авва Отче!» (Рим. 8, 15).
Итак, познáем любовь Божию к нам и будем соответствовать ей делами своими. Бог дал нам право быть сынами и наследниками Его и соучастниками наследия святых.
Возлюбленные братия и сонаследники святых! Добродетели, которых требует от вас Бог, недалеко от вас. Они в вас находятся. Вы найдете их в себе, когда не будете увлекаться предметами скоропреходящего мiра сего, но будете внимать и последовать гласу благодати в сердце своем. Благодать же, как вы знаете, не входит в злохудожну душу и не обитает в телеси повиннем греху (Прем. 1, 4).
Возлюбленные, я пишу вам как людям мудрым, которые имеют правильное познание о самих себе.
Кто знает самогó себя, тот знает и Бога. Кто же знает Бога, тот воздает Ему приличное поклонение.
Вы знаете самих себя; но кто знает самогó себя, тот не увлекается обстоятельствами времени, в которое живет, но всегда и мыслит и действует сообразно с законом Божиим.
В наше время явился в Александрии Арий и вымыслил нечестивое учение о Единородном. Безначальному он положил начало, Бесконечного и Неограниченного он сделал конечным и ограниченным.
Мы знаем, что если человек сделает грех против другого человека, можно умолить Бога за него и испросить ему прощение; но если человек согрешит против Бога, то кто умолит Бога за него?
Арий сделал великое беззаконие. Грех его непростителен, и осуждение неизбежно. Если бы Арий имел правильное познание о самóм себе, то язык его не стал бы говорить того, что от ума человеческого сокрыто. Итак, очевидно, что Арий не знал самогó себя и потому дерзнул изменить и извратить таинство вечного рождения Единородного Сына Божия. Сему вечному Сыну Божию с Отцем Его и Святым Его Духом должнó быть воссылаемо славословие, должны быть приносимы честь и поклонение всегда, ныне и во веки веков. Аминь.
«Начало ада уже здесь на земле. Также и рай начинается в душе человека уже в земной жизни. Здесь уже бывают касания Божественного в день Светлого Воскресения и когда достойно причащаемся».
Архиепископ Иоанн.
Закхей
Иисус вошел в Иерихон, и проходил чрез него. И вот некто Закхей, начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса, кто Он. Но не мог за народом, потому что мал был ростом. И забежав вперед, влез на смоковницу, чтобы увидеть Его, потому что Ему надлежало проходить мимо нея. Иисус, когда пришел на это место, взглянув, увидел его и сказал: «Закхей, сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме». И он поспешно сошел и принял Его с радостию. И все, видя то, начали роптать и говорить, что Он зашел к грешному человеку. Закхей же став, сказал Господу: «Господи, половину имения моего я отдам нищим, и если кого чем обидел, воздам вчетверо». Иисус сказал: «Ныне пришло спасение дому сему, потому что и он – сын Авраама, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19:1-10).
Кто такой Закхей? Он начальник мытарей – «старейшина мытарем». Привычное противопоставление смиренного мытаря и гордого фарисея часто заслоняет в нашем сознании действительные очертания этих двух образов. Между тем, чтобы правильно понимать Евангелие, надо их ясно представлять.
Фарисеи действительно были праведниками. Если в наших устах наименование «фарисей» звучит как осуждение, то во дни Христовы и в первые десятилетия христианства это было не так. Наоборот, апостол Павел торжественно исповедует себя пред иудеями: «я – фарисей и сын фарисея» (Деян.23:6). А потом христианам, своим чадам духовным, он же пишет: «Я из рода Израилева, из колена Вениаминова, еврей из евреев, по учению фарисей» (Флп.3:5). И кроме св. апостола Павла многие фарисеи стали христианами: Иосиф, Никодим, Гамалиил.
Фарисеи (по древне-еврейски – перусим, по арамейски – ферисим, что значит «иные» – отделенные, иноки) были ревнителями Божиего закона. Они «почили на Законе», т.е. непрестанно о нём думали, любили его, стремились точно исполнять его, проповедовали, истолковывали его. И смысл Господних обличений против фарисеев заключается в том, что Господь предупреждает их, что весь свой подвиг, все свои действительно добрые старания они обесценивают в Божиих глазах, обращают в ничто и приобретают себе от Господа осуждение, а не благословение своим превозношением совершаемыми ими делами праведности, гордым самовозвеличением, и главное, осуждением ближних, яркий пример чего дает приточный фарисей, говорящий: «Благодарю Тебя, Боже, за то, что я не таков, как прочие человеки».
Наоборот, мытари это действительно грешники, нарушители основных законов Господних. Мытари - это сборщики податей с евреев в пользу римлян. Надо помнить, что евреи, хорошо сознававшие свое исключительное положение Богоизбранничества, славились тем, что «мы – семя Авраамово, и не были рабами никому никогда» (Иоан. 8:33). А тут, в результате известных исторических событий, они оказались в подчинении, в порабощении у гордого и грубого «железного» народа, язычников, римлян. И ярмо этого порабощения затягивалось все туже и туже и делалось все более и более чувствительным.
Самым ощутительным, наглядным знаком порабощения и подчинения евреев римлянам была уплата евреями своим поработителям всевозможных видов налогов – дани. Принесение дани для евреев, как и для всех древних народов было по преимуществу символом подчинения. А римляне ни мало не стесняясь с покорённым народом, грубо и решительно взыскивали с них и положенные и дополнительные налоги. Конечно, евреи платили с ненавистью и отвращением. Недаром, желая скомпрометировать Господа в глазах своего народа, книжники спрашивали Его: «Позволительно ли давать дань Кесарю?» (Мф. 22:17). Они знали, что если Христос скажет, что давать дани Кесарю нельзя, то Его легко будет обвинить перед римлянами, а если Он скажет, что платить дань нужно, то Он будет безнадежно скомпрометирован в глазах народа.
Пока римляне правили Иудеей посредством местных царьков, вроде Ирода, Архелая, Агриппы и др., эта порабощенность Риму, и в частности необходимость платить налоги, смягчалась для иудеев тем, что они непосредственно подчинялись и платили дань своим царям, а уже те подчинялись и платили Риму.
Но, как раз, незадолго до начала проповеди Христа Спасителя произошло изменение в системе управления Иудеей. Связанная с событием Рождества Христова всеобщая перепись была первым шагом к установлению подушного налога на всех римских подданных этой местности. В 6 или 7 гг. по Р.Х. после смещения Архелая, когда введена была персональная подать на всех жителей Палестины, иудеи ответили на это восстаниями фарисея Садока и Иуды Галилеянина (см. Деян. 5:37), и лишь с большим трудом удалось первосвященнику Иазару успокоить тогда народ.
Взамен местных царьков, правителями Иудеи и смежных областей были назначены римские прокураторы. Для более успешного взимания налогов римлянами был тогда же введен институт мытарей, существовавший в Риме уже с давних времен. Но в то время, как в Риме и во всей Италии мытари вербовались из почтенного всаднического сословия, в Иудее римлянам приходилось набирать мытарей из моральных отверженцев, из иудеев, согласившихся перейти на службу к ним и принуждать своих собратьев к уплате дани.
Принятие такой должности было связано с глубочайшим нравственным падением. С ним связывалось не только национальное, но прежде всего религиозное предательство: чтобы стать орудием порабощения Богоизбранного народа грубыми язычниками, надо было отречься от надежды Израилевой, от его святынь, от его чаяний, тем более что римляне с душевными переживаниями своих агентов не считались: вступая на службу, мытари должны были приносить языческую клятву верности императору и совершать языческое жертвоприношение его духу (гению императора).
Конечно, не только интересы Рима соблюдали мытари, взимая налоги со своих соплеменников. Но преследуя свои корыстные цели, обогащаясь за счёт своих порабощенных собратьев, они делали ярмо римского гнета еще более чувствительным, еще более непереносимо тяжелым.
Вот чем были мытари. Вот почему были они окружены обоснованными ненавистью и презрением, как предатели своего народа, предавшие не рядовую народность, но богоизбранность, Божие орудие в мире, тот народ, через который единственно могло придти человечеству возрождение и спасение.
Все сказанное относится к Закхею в сугубой степени, потому что он был не рядовым мытарем, но начальником мытарей – архителонис. Без сомнения все совершил он: принес языческую жертву и языческую клятву, безжалостно взимал налоги со своих собратьев, увеличивая их в свою пользу. И стал он, как свидетельствует Евангелие, человеком богатым.
Конечно, Закхей ясно понимал, что для него потеряны надежды Израилевы. Все провозглашенное пророками, с детства любимое, от чего радостно трепетала каждая «ведущая воскликновение» верующая ветхозаветная душа – не для него. Он изменник, предатель, отверженный. Ему нет части в Израиле.
И вот, до него доходят слухи, что Святый Израилев, провозглашенный пророками Мессия, уже явился в мир и вместе с небольшой группой учеников проходит по полям Галилеи и Иудеи, проповедуя евангелие Царствия и совершая великие чудеса. В верующих сердцах трепетно загораются радостные надежды.
Как отнесется к этому Закхей? Для него лично пришествие Мессии – катастрофа. Власти римлян должен придти конец, и торжествующий Израиль, конечно, отомстит ему за понесенный от него ущерб, за причиненные им обиды и притеснения. Но даже если это и не так, ибо Мессия, по свидетельству пророка, «идет праведный, спасающий – кроткий», то всё же торжество Мессии должно принести ему – Закхею, только величайшее посрамление и лишение всего того богатства и положения, которые приобрел он страшной ценой своей измены Богу, родному народу и всем надеждам Израилевым.
Но может быть это еще и не так. Может быть, новый проповедник совсем не Мессия. Не все веруют в Него. Главные неприятели мытарей, и в частности его – Закхея, фарисеи и книжники, не верят Ему. Может быть, все это – только пустая народная молва. Тогда можно продолжать спокойно жить, как доселе.
Но Закхей не хочет утверждаться в таких мыслях. Он хочет видеть Иисуса, чтобы узнать – твердо узнать: кто Он? И Закхей хочет, чтобы идущий мимо Проповедник был воистину Мессия Христос. Ему хочется сказать с пророками: «О, если бы Ты расторг небеса и сошел!», пусть это даже связано с гибельной катастрофой для него – Закхея. Есть, оказывается, в его душе такие глубины, которых он и сам в себе доселе не ощущал, есть в нем горящая, пламенная, палящая, совершенно бескорыстная любовь к «Чаянию языков», к начертанному пророками образу кроткого Мессии, который «взял на Себя наши немощи и понес наши болезни». И при появлении возможности увидеть Его, Закхей не мыслит о себе.
В торжестве Мессии для него лично, для Закхея – катастрофа и гибель. Но он не думает об этом. Он хочет только хоть краем глаза увидеть Того, о Ком предвозвестили Моисей и пророки. И вот, Христос проходит мимо. Он окружен толпой. Закхей не может Его увидеть, так как мал ростом. Но жажда, совершенно бескорыстная, предельно самоотверженная жажда Закхея, хоть издалека увидеть Христа, так безгранична, так непреодолима, что он – человек богатый, облеченный положением, чиновник Римской империи, среди враждебной, ненавидящей и презирающей его толпы, ни на что не обращая внимания, поглощенный только горячим желанием видеть Христа, нарушает для того все условности, все внешние приличия, и залезает на дерево, на смоковницу – сикомору, растущую при пути.
И глаза тяжкого грешника – начальника изменников и предателей, встретились с глазами Святого Израилева – Христа-Мессии – Сына Божия.
Любовь видит то, что недоступно равнодушному или враждебному взгляду. Самоотверженно любя образ Мессии, Закхей смог тотчас же узнать в проходящем Галилейском Учителе Христа Господа, а Господь, полный Божественной и человеческой любовью, увидел в этом смотрящем на Него с ветвей сикоморы Закхее те душевные глубины, которые были неведомы дотоле и самому Закхею: Господь увидел, что нимало не затемненная какой-либо корыстностью, горящая любовь к Святому Израилеву в этом сердце изменника может его возродить и обновить.
Прозвучал Божественный голос: «Закхее, потщався слези: днесь бо в дому твоем подобает Ми быти».
И нравственное возрождение, спасение, обновление пришло к Закхею и ко всему его дому.
Сын Человеческий воистину пришел взыскать и спасти погибшее. Господи, Господи, и мы, как некогда Закхей, изменили Тебе и делу Твоему, лишили себя части в Израиле, предали свое упование! Но пусть, хотя бы и в посрамление нам и подобным нам, да приидет Царствие Твое, Твоя победа и Твое торжество! Да не глумятся враги Твои над наследием Твоим! Даже, если заслуженно, по грехам нашим, Твое пришествие принесет нам гибель и осуждение, гряди Господи, гряди скорее! Но дай нам, хотя издали, увидеть торжество Твоей правды, даже если мы не сможем быть его участниками. И помилуй нас, паче надежды, как помиловал некогда Закхея!
(Святой Климент Римский свидетельствует, что Закхей впоследствии стал спутником св. апостола Петра, и вместе со святым Первоверховным апостолом проповедовал в Риме, где и принял при Нероне мученическую кончину за Христа. По-христиански: величайшим добром заплатил он римлянам за чуть-чуть было не совершенное ими ему величайшее зло. В гордую столицу некогда соблазнивших и поработивших его римлян, заставивших его отречься от всей святыни души своей, приходит он, освобожденный и возрожденный благодатью Человеколюбца Господа нашего, и приносит Риму не проклятие, а благовествование, отдавая за то и самую жизнь свою.)
Восстановление административного общения Дальневосточной епархии c Архиерейским Синодом Русской Православной Зарубежной Церкви, состоявшееся в день Праздника Успения Пресвятой Богородицы в минувшем году, принесло нам не только радость от воссоединения со множеством единоверных как на территории исторической России, так и за ее пределами, но и неизбежные тревоги.
25 января, в день памяти Святителя Саввы, Архиепикопа Сербского, мученицы Татианы и с нею пострадавших, в домовом храме Синодального дома в США Божественную Литургию отслужил благочинный Нью-Йоркской епархии, настоятель Троицкого прихода в Астории протоиерей Владимир Петренко. В этот день в храме присутствовала святыня - икона Святителя Саввы из спальни Царя-мученика Государя Николая Второго.
Посещение представительства ИПЦ Греции в Кении совершается уже второй год подряд. В этом году православные приходы там посетили Митрополит Хризостом Аттикийский и Беотийский, епископ Амвросий Мефонский, который возглавляет епархию в Эмбу, а также Митрополит Геронтий Пирейский и Саламинский, епископ Софроний Сучавский из Старостильной Румынии и прот. Михаил.
Архипастыри побывали в женском монастыре Св. Андрея и православной школе Св. Фанурия в районе Эмбу.
По дороге в монастырь Святого Андрея:
В монастыре Святого Андрея:
По пути к православной школе Святого Фанурия:
Церковная делегация в школе Св. Фанурия:
Директор школы и доктор г-н Джон является сыном покойного священника Элиаса:
Замечательная, удивительно живо и увлекательно написанная книга, которая яркими чертами рисует жизнь в России до революции и какой эта жизнь стала после революции. Книгу эту следовало бы прочесть каждому православному русскому человеку, а особенно нужно это нашей молодежи, не знающей прежней России и часто представляющей ее в совершенно извращенном облике. Особенная ценность этой книги в том, что написана она русской женщиной-врачом, вышедшей из рабочей семьи. Это – ее личные воспоминания, охватывающие период времени приблизительно в сорок лет – от первых годов нынешнего столетия до начала войны между Германией и СССР в 1941 году. Самое происхождение автора из рабочей среды уже служит порукой беспристрастия ее повествования; никто не может обвинить ее в какой-либо предвзятости изложения фактов или ее суждений по поводу пережитого. И вот, в своей книге она рисует умилительно-трогательную картину патриархальной жизни простого малограмотного рабочего, отличавшегося глубокой религиозностью и высокими нравственными качествами, с его многодетной, в 14 человек детей, семьей, к которой она принадлежала.
Высокая ценность этой необыкновенно художественно написанной книги в том, что она действительными фактами из жизни автора решительно опровергает злостные клеветы хулителей нашей прежней России и, в частности, клевету, будто бы образование было доступно в ней только привилегированным сословиям и высшим классам общества.
Нельзя читать без слез умиления первую половину этой книги, где описывается жизнь в России до революции, и глубокую скорбь навевает на душу чтение второй половины книги, в которой ярко изображено, до какого морального и материального упадка и развала довел нашу несчастную Родину безбожный большевицкий режим, всеми силами старавшийся искоренить из души русского человека все истинно-прекрасное и святое и довести его до подлинно-скотоподобного состояния, в котором все мысли и чувства направлены только на добычу хлеба насущного, коего вдруг не стало в стране, изобиловавшей прежде хлебом и всевозможными природными богатствами.
В первой половине книги описывается проникнутый искренней православной религиозностью уклад жизни провинциального рабочего поселка Бежица при Брянском машиностроительном заводе Орловской губернии. И хотя жизнь простого народа того времени в России, по современным понятиям, не была богатой, однако, поражает ее высокий духовный и культурный уровень, жизнерадостность и трудолюбие жителей. Целый ряд ярких эпизодов знакомит читателя с бытом рабочих, с системой тогдашнего народного образования, с общественной жизнью в поселке и влиянием на нее политических факторов.
Во второй половине книги автор переносит читателя в тяжелые беспросветные годы владычества коммунистов в России: живо, путем приведения ярких жизненных эпизодов, описывается жуткий террор и страх, в котором все жили, грубость, хамство, беспризорничество, голод, варварское разрушение храмов и т.п.
Вся эта книга – подлинно живой исторически документ, дающий возможность каждому читателю сравнить жизнь, бывшую в России до революции, с тем, что стало в России после революции, и сделать, на основании приводимых в ней фактов, беспристрастную оценку и сравнение того и другого.
Автор книги – доктор медицины Анна Константиновна Кузнецова-Буданова, глубоко-верующей души человек, в минувшем 1974 году скончалась в эмиграции в г. Мюнхене, а книга ее вышла посмертным изданием.
Вечная ей память!
Отрывок из книги
ВЕСНА
Травка зеленеет, солнышко блестит, Ласточка с весною в сени к нам летит. С нею солнце краше и весна милей, Прощебечь с дороги нам привет скорей. Дам тебе я зерен, а ты песню спой, Что из стран далеких принесла с собой. Из букваря
Время года весну, как более светлую и солнечную пору года, я в детстве начинала считать уж с Рождества. Я не знала еще да и не слыхала от окружающих никаких научных астрономических мудростей (равноденствие, солнцестояние и пр.), но я уже тогда замечала, что до Рождества дни очень коротки: в четыре часа темнеет, и надо зажигать лампу, солнце редко показывается на небе, и небо большей частью какое-то серо-свинцовое, мрачное. Только белый снег смягчал общую мрачную картину. В доме до Рождества было тоже неуютно: пахло постными, кислыми щами и жареным луком. Предрождественский пост – Филипповки – у нас строго соблюдался. Обыкновенно к этому времени и корова наша не доилась.
Но как только наступало Рождество, вся обстановка резко менялась: в доме пахло жареным мясом, жареными колбасами (мы обычно перед Рождеством "кололи" свинью, делали свойские колбасы, начиняя кишки мясом и гречневой кашей). Но еще радостней было на улице. После Рождества дни становились длиннее, небо – чище, голубее, солнце чаще выглядывало с небесной высоты, и вообще все было как-то радостней. Это чувство перехода из мрачного состояния до Рождества в радостное, светлое после Рождества так глубоко запало в мою душу, что я долго потом часто говорила:
– Только бы дожить до Рождества, а там станет сразу лучше, радостней.
Рождество было гранью между мрачным, темным и радостным, светлым. Нам – детям – тогда объясняли это тем, что на Рождество Христос-Бог сошел на землю, поэтому, мол, и становится везде – и дома, и в природе – радостней, веселей. Во всяком случае, я определенно замечала после Рождества переход к весне. Солнце пригревало все сильнее и сильнее, и у меня сложилось убеждение, что с Рождеством кончалась зима. Если и бывали еще в феврале и марте метели и морозы – "завирухи", мы – дети – не печалились и напевали себе под нос:
Как февраль ни злися, Как март ни хмурься, Все ж весною пахнет!
Мы думали тогда, что это седая зима злится, что приходит ее конец, и еще радостней ждали красавицу-весну.
Весну я очень любила с раннего детства, как в ее начальных проявлениях, так и в самом ее разгаре после Пасхи, когда весна "шествуя, сыплет цветами". После Крещения морозы слабели, солнце дольше оставалось на небе и сильнее пригревало. Дороги становились широкими и коричневыми. С реки начинали возить лед в больницу на санях-розвальнях. Большие глыбы льда казались нам зеленовато-голубыми драгоценными камнями: так они блестели и переливали цветами на солнце. Вскоре же после Крещения прилетали грачи, в доме начинали говорить о масленице. Масленица – уже настоящая весна, не даром на масленицу пекут круглые, как солнце, блины. К масленице подходили постепенно: за неделю до нее – мясопустная, мать давала нам есть много мяса, в воскресенье перед масленицей в последний раз подавалось много мясного, а в понедельник уже с утра готовилась печь для блинов. Поначалу у матери не ладилось, блины не снимались со сковородки, а мы приставали:
– Дай мне, дай мне этот скомканный блин!
Мать давала нам то одному, то другому, а мы, как голодные галчата, моментально проглатывали их и приставали опять:
– Мам, дай и мне еще блинок!
Мать давала еще, а мы все больше приставали. Наконец, мать не выдерживала этого приставания и строго заявляла:
– Я на вас не поспеваю, подождите пока я напеку блинов, тогда вы уж будете их есть с маслом и творогом.
Нам ничего не оставалось, как терпеливо ждать и глотать слюнки. А мать пекла да пекла, как бы забыв про нас. Блины больше не приставали к сковородке и получались очень аппетитные. Гора блинов росла и росла. За одной горой-стопкой скоро вырастала другая.
– Мам, уже много блинов, смотри уже две горы!
– Подождите еще немножечко! – и спешила печь и печь. Теперь мать уже не успевала наливать на сковородки тесто, блины пеклись скорее, чем она успевала их снимать. Когда теста в макотре оставалось лишь чуточку на дне, мать приказывала нам садиться за стол "есть блины". Мы с невероятной быстротой поедали эти "горы" блинов, вылезали из-за стола с полными животами и уходили на улицу кататься на санках, мать же допекала остатки "отцу на обед".
А на улице стояло оживление и шум: катание на санках было в самом разгаре. В Бежицу наезжало много крестьян на санях-розвальнях. Эти розвальни нанимали целые оравы ребятишек вскладчину, чтобы покататься. В розвальни их набивалось так много, что они сидели один на другом. Лошади часто были разукрашены пестрыми ленточками. От радостных криков ребятишек стоял гул и неслось пение:
– Масленица, кривошейко, покатай-ка меня хорошенько!
Хотя масленица, или сыропустная неделя, являлась подготовлением к Великому посту, в действительности это был какой-то разгул, что-то языческое. Солнце ярко светило и сильно грело землю, народ веселился и объедался, если не сказать более резко – обжирался. Мяса не было, но жирных блинов было много, много было и рыбы. В таком кутеже-веселье проходила вся неделя.
В Прощеное воскресенье блины пеклись в последний раз, старались доесть все скоромное к наступающему Великому посту. Доедался творог, сметана, сливочное масло, даже рыба, заливная и жареная. Эти дни запомнились мне, как дни объедения. Вечером в Прощеное воскресенье мы должны были просить прощение у матери и отца, а потом и друг у друга. Мы становились на колени перед матерью и отцом, били лбом об пол и говорили:
– Прости меня, мама, папа!
Отец и мать всегда отвечали:
– Бог простит!
Этим и заканчивалась масленица. На следующий день, рано утром, в воздухе уже стоял печальный церковный великопостный звон, такой протяжный, призывавший всех к покаянию. Нам и впрямь становилось страшно за наши грехи. Днем бывало совсем тепло, а под вечер случались еще морозцы. Днем по дорогам бежали веселые ручейки, а под вечер они подмерзали. С крыш днем сильно капало, и казалось, что с них льет сильный дождик, а под вечер с них спускались длинные сосульки. Мальчики отламывали эти сосульки и играли ими, как кинжалами.
Все каплет, все тает, все каплет. Снега потемнели, и с крыши Серебряный дождь упадает, Все тает, все тает...
– так описал Фет бурное начало весны. Весеннее солнышко спешило убрать все остатки зимы. На мощеной дороге из-под снега появлялся булыжник, еще мокрый, но все-таки верный признак, что снег скоро сойдет совсем...
Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей
(Джорданвилль, 1948 г.) Главы 1-4
КАНОНИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
1. НОРМА ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ И ЕЕ НАРУШЕНИЯ
По канонам вселенского значения, "епископам всякого народа подобает знать первого из них и признавать его как главу и ничего превышающего их власть не творить без его рассуждения; творить же каждому только то, что касается до его eпархии, и до мест, к ней принадлежащих; но и первый ничего не творит без рассуждения всех, ибо так будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух" (Апост. 34).
Этот принцип, отражая догмат Пресвятой Троицы во едином Боге, неразрывно сочетает в церковном управлении единоличное начало с соборным, и является основным критерием для суждения о каноническом положении высшей церковной власти в России.
Основываясь на канонах Вселенской Церкви, каждая Поместная Церковь создает свой особый частный закон, которым она руководствуется в своих условиях. Всеpoccийский Поместный Собор 1917—1918 г. также постановил: "В Православной Российской Церкви высшая власть — законодательная, административная, судебная и контролирующая — принадлежит Поместному Собору, периодически созываемому, в составе епископов, клириков и мирян. Восстанавливается патриаршество и управление церковное возглавляется Патриархом. Патриарх является первым между равными ему епископами. Вместе с органами церковного управления он подотчетен Собору. Управление церковными делами принадлежит Патpиapxy совместно со Священным Синодом и ВысшимЦерковным Советом" (Опред. 4 ноября и 7 дек. 1917 г.).
Так, после 217 лет перерыва восстановлено было на Руси Патриаршество и вместе с ним принцип соборности, и было выполнено правило, чтобы епископам "знать первого из них и ничего не творить без его рассуждения, но да и первый ничего не творит без рассуждения всех".
Конечно, бывший до сего Святейший Синод есть также постоянный Собор епископов, и восточные патриархи признавали его братом с патриаршими правами, и во весь спокойный период его управления Российская Церковь обладала всей полнотой благодатной жизни, но ответственность, дерзновение, подвиг, пример служения и долг печалования живого представителя Церкви, которого всегда знает и почитает народ, растворялись в сухой, безынициативной коллегии. Паства должна знать своего пастыря, как в приходе и епархии, так и в целом народе.
Соборность же, как принцип высшей церковной власти, установлена Божественным Основателем Церкви, Который поставил высшим судьей в делах членов Церкви церковное собрание, посреди которого Он Сам стоит (Mф. 18, 17, 20). И святые апостолы явили высшую власть свою на соборе и вместе с пресвитерами (Деян.15, в). По святым канонам, все епископы равны между собою по благодати священства и больший над ними есть собор их же самих. Как они не могут единолично рукополагать один другого, но собором епископов, так не могут единолично и друг друга судить. Поэтому на соборе они все без всякого исключения должны быть участниками, без уважительной причины не могут отсутствовать и должны присылать своих заместителей, "дабы составившееся собрание могло иметь совершенное полномочие" (Перв. 5, Четв. 19, Карф. 87, 27).
Участие клириков и мирян на Российском Соборе не урезывало высших прав епископата, который все решения общих собратий ревизовал и утверждал на своих особых совещаниях, но активно помогало ему в устроении дел церковных. Органы управления, с которыми "совместно" управляет церковью патpиapx, это Священный Синод, составленный из одних иepapxoв, и Высшей Церковный Совет— из иepapxoв, клириков и мирян. В них председательствует Патриарх.
Соборы созывались, по древнему, очень часто, но общему и всецелому Собору страны не необходимо быть и ежегодно, если нет особой нужды, чтобы утруждать епископскую братию (Карф. 106). Так и Московский Собор постановил бывать ему через три года.
Предметами действия Собора являются рассуждения о догматах благочестия, разрешение случающихся спорных вопросов, избрание и поставление епископов и первого из них, жалобы на них и суд над ними, исправление произошедших погрешностей, о предметах канонических и евангельских. "Тогда собравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении божественных и животворящих заповедей Божиих" (Седьм. 6).
Мы видим, что бедствие революции 1917 г. пообещало все же Церкви возможность канонического самоуправления и самоорганизации в атмосфере свободы и независимости от излишней опеки государства. Заря новой церковной жизни воссияла на Великом Поместном Соборе, но скоро померкла в страшных бурях государственного землетрясения. Собор проработал целый год (с 15 августа 1917 г. до октября 1918 г.), успев дать для Церкви важнейшие решения.
Единоличное управление
Но вот, 7/20 ноября 1920 г. появилось "Постановление Святейшего Патриapxa Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви за № 362, пункт 1-й которого гласил: "В случае, если Священный Синод и Высший Церковный Совет по каким-либо причинам прекратят свою церковно-административную деятельность, епархиальный архиерей за разрешением дел обращается непосредственно к Святейшему Пaтpиaрxy или тому лицу или учреждению, какое будет Святейшим Патриархом указано".
Таким образом определение Собора (от 7 декабря 1917 г. н. с), что "управление церковными делами принадлежит Всероссийскому Пaтpиapxy совместно с Священным Синодом и Высшим Церковным Советом" предполагается здесь невыполнимым. Гонения на Церковь разрастаются, все учреждения церковные уничтожаются, собственное существование первоиерарха ничем не гарантировано, и никто не может назначить ему заместителя, кроме его самого. Законное преемство власти может сохраниться теперь только путем единоличной передачи прав управления от одного к другому и не только учреждению, но и лицу, которое первый епископ укажет вместо себя.
Священный Синод apxиepeeв, который ограничивает власть Патриарха и первый приостанавливает нарушения им своих прав и обязанностей (Опред. 8 декабря 1917 г. 8-12), теперь оставляет его без всякого контроля, одного, вручает ему и его преемникам, которых он сам назначит, судьбу Церкви. Собор не может быть созван. Церковь идет в неизвестность.
В старые времена Синод был без Патриарха. Teпeрь Патриарх оказывался без Синода. Прежде было исключено обаяние нравственное личности первоиерарха, но также и возможный произвол его. Теперь гонимые верующий народ и клир могли найти в нем утешение и поддержку в борьбе, но и встретить ошибки, малодушие и падение. Многие судьбы Церкви зависели теперь от нравственных качеств одного лица, изолированного от всякого собора, помощников и советников и окруженного врагами Церкви, насильниками.
Власть по завещанию
Акт о передаче всей полноты власти Патриарху был показателен для момента и имел огромное значение. И не долго пришлось ждать случая для его применения. 3/16 мая 1922 г., ввиду своего ареста, Патриарх передал "всю полноту духовной власти" митрополиту Агафангелу Ярославскому; при этом, как он впоследствии отметил (Послание 15 июля 1921 г.), он действовал на основании вышеуказанного постановления 1920 г. Синод и Coвет при Патриархе прекратили в этот момент существование.
Весной 1925 г. (25 марта-7 апреля) Патриарх Тихон скончался, оставив завещание (от 25 декабря — 7 января 1924-25 г.), которым он назначил себе трех преемников — митрополита Кирилла, Агафангела и Петра, в зависимости от того, кто из них окажется на свободе, чтобы принять на себя патриаршие права и обязанности. Однако по этому поводу священные каноны предупреждают; "епископу не дозволяется вместо себя поставлять другого и преемника себе, хотя бы он был и при конце жизни; если же что таковое соделано будет, то поставление да будет недействительно, но да соблюдется постановление церковное, определяющее, что епископа должно поставлять не иначе разве с собором и по суду епископов, имеющих власть произвести достойного, по кончине преставлшегося" (Aнтиox. 23).
Новый порядок назначения местоблюстителя не соответствует также установленным в Русской Церкви правилам, по которым местоблюститель избирается соединенным присутствием Синода и Совета, и обязательно из среды членов Синода (Опред. 28 июля-10 августа 1918 г. п. 1-3). Членом Синода, на которого указывал Патриарх в завещании, был по избранию Собора только м. Кирилл, который отсутствовал, как и весь состав обоих учреждений, который бы мог избрать местоблюстителя.
Завещание Патриарха было встречено епископами на местах и в ссылках с сомнением и осторожностью. Все увидели каноническую неправильность такого шага. Вполне резонно и русская иерархия заграницей замедлила в это время признание местоблюстителя м. Петра вплоть до выяснения, что завещание Патриарха подтверждено особым актом, который подписали более 50 епископов, заявивших, что "почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти" (Акт о назначении местоблюстителя 12 апреля 1925 г.). Таким образом и при данных условиях местоблюстительство м. Петра получило признание всего российского епископата и вошло в силу не без "рассуждения всех". Назначение влилось в рамки законности и никем не оспаривалось.
Вступивший в управление 12 апреля 1925 г. м. Петр (Полянский) был арестован в том же году 10 декабря, оставив после себя завещание (от 6 декабря) с поручением управления митроп. Нижегородскому Сергию (Старгородскому) и за ним еще двум другим на всякий случай (м. Михаилу, экзарху Украины, и apхиеп. Иосифу Ростовскому, затем митроп. Петроградскому).
На заместительство м. Серия епископат опять таки имел случай высказать свое согласие и в борьбе с григорьевским расколом и в споре его с митр. Агафангелом, который по провокации ГПУ заявил свои права на местоблюстительство. М. Сергий, после своего особого циркулярного обращения к епископату от 11/24 мая 1926 г., получил его поддержку и затем отказ (12 июня) м. Агафангела от его прав.
Торжество порядка
Мы видим, что хотя право единоличного управления и назначения себе преемников было дано первому епископу законными органами управления при нем Синодом и Советом, которые перестали существовать, но решение всего епископата в целом осталось верховным в отношении к первому епископу и вступление в должность преемников Патриарха по личным завещаниям находило себе общее епископское одобрение. Таким образом, и в этих условиях преемство высшей церковной власти находило свой источник, полномочие и законность в согласии всего епископата на известное возглавление, только предуказанное единоличной передачей прав от одного к другому.
На каких же условиях всякий представитель общеепископской власти мог получить свои полномочия, иметь утверждение в должности первого епископа? Конечно, само собой очевидно, чтобы ему "ничего но творить без рассуждения всех" (Апост. 34), иметь общее одобрение на свои действия.
Как это возможно для пepвоиеpapxa в данных условиях, когда ни общего собора, ни Синода своих представителей при патриаршем управлении епископат не имел? На это отвечает нам живая практика этого времени и даже теория, выраженная группой епископов в письме м. Агафангелу в мае 1926 г.
"Собрание епископов в одно место, — пишут они, — называемое собором, не есть единственная и необходимая форма для осуществления епископским сословием своих церковно-правительственных полномочий и для постановления своих общеепископских решений, обязательных для Церкви. Но совершенно такую же силу и обязательность имеет общее решение и тогда, когда они, оставаясь на своих местах, обсудят дело и постановят общее решение, беседуя друг с другом, например, по телефону, по телеграфу, сносясь между собой письменно, или через своих особых посланцев, оставшись разделенными друг от друга большим пространством, телом своим, и образовав только Духовный Собор из себя. Таковы свойства церковно-правительственной власти епископского сословия в Поместной Церкви, "рассуждение" которого является высшей контролирующей, судебной и законодательной властью над патриархами и вообще над первоиерархами Поместной Церкви, что и отмечено в 34 Апост. правиле (Ц. Вед. № 15-16, 1926 г.).
Это свидетельство епископов характеризует положение Церкви среди гонений, высоту сознания ими своего долга и силу сплоченности, хранимой в этих условиях на пользу и славу нашей Церкви.
2. ДЕЙСТВИЯ ПЕРВОИЕРАРХОВ
Однако отсутствие официальных органов церковного управления, Собора и Синода, чрезвычайно повысило ответственность первого иepapxa, отдавало в его добрую волю искать мнения и ожидать руководства собратьев или действовать самостоятельно и иногда впадать в ошибки раньше, чем им будет узнан их общий голос. Плюсы и минусы единоличного управления обнаружились в жизни с полной ясностью.
Борьба за законное преемство власти
Большевики имели намерение неослабно продолжать уничтожение Церкви, но в то же время сохранить высшее церковное управление для своих политических целей и услуг, сломив его нравственное сопротивление себе. Но так как оно продолжало духовно поддерживать народ в борьбе за веру, само очищалось от всякой политики, то большевикам оставалось только возможно дискредитировать его и подменить своим. Поэтому они последовательно создали два церковных раскола, не сломив все же канонической власти и единства всей Поместной Церкви.
Когда Патриарх Тихон был под арестом, а заместителю его, м. Агафангелу был запрещен въезд в Москву, к Патриарху 18 мая 1922 г. пришла группа духовенства во главе с прот. А. Введенским и, под видом заботы о благе Церкви, просила права передать только канцелярию Патриарха его заместителю. И, получив соответствующую резолюцию, овладела церковными управлением и возглавила себя епископами-беззаконниками.
В другой раз, когда местоблюститель м. Петр находился в заключении, а заместитель его м. Сергий также не мог выехать из Нижнего Новгорода, архиепископ Григорий Екатеринбургский 1 февраля 1926 г. посетил м. Петра в тюрьме и просил вручить управление его коллеги, так как все заместители последнего якобы лишены возможности управлять Церковью. Обманув заключенного, он основал свой высший Церковный Совет.
Однако, при всеобщей поддержке народа, епископата и большей части клира, в первом случае м. Агафангел, и потом освобожденный из заключения сам Патриарх, сохранили для Церкви законное преемство власти, во втором — его отстоял с борьбой м. Сергий. Два раскола пали один за другим благодаря сохранению преемства церковной власти хотя бы через единоличную передачу прав первого епископа от одного к другому. Дважды приготовлены были узурпаторы, но на лицо оказывались законные представители церковной власти и подмена их не удавалась специалистам-революционерам. Планы большевиков, повторивших один и тот же способ, провалились, столкнувшись с церковной организацией и духовной силой епископата. Конечно, в среде обширного клира не могло не найтись людей тщеславных и бесчестных, способных на всеуслуги безбожникам за право церковной власти, преемство которой висело на волоске и соблазняло на похищение. Но и эти люди обманом искали этого преемства чтобы иметь в Церкви какой-либо ycпех. Так, общими усилиями первоиерархов и всей Церкви было защищено и укреплено положение первого епископа, лишенного органов совместного с ним церковного управления и облеченного всей полнотой церковной власти.
Ошибки
Созданное тяжкой необходимостью, единоличное церковное управление не могло не сделать ошибок, которые пришлось исправлять и по личному почину первоиерархов и по требованию Церкви.
Первая ошибка, это дополнительные распоряжения из тюрьмы Патриарха и м. Петра, которые они давали по провокационным обманам советской власти и ее церковных пособников. Здесь не подражали Петру Великому, который из Прутского похода на случай плена приказал Сенату: "ничего не исполнять, чтобы до ваших рук не дошло, хотя бы то было своеручное мое повеление, покамест не увидите меня самолично". Ошибка эта дорого стоила Церкви, а также и самим первоиерархам. "Сильно терзалось сердце наше, — писал Патриарх в послании от 15 июля 1923 г., — когда доносились до нас смутные известия о насилиях самочинного и самозванного церковного правительства", которое возникло, заметим от себя, благодаря его резолюции на прошении обновленцев. Выйдя же на свободу, Пaтриapx сказал: "если бы я знал, что успехи обновленцев так ничтожны, и народ за ними не пошел, я бы не вышел из тюрьмы" (Положение Церкви в сов. России, стр. 14. 1931). А эта вторая ошибка, как следствие первой, стоила Патриарху покаянного и унизительного для него самого заявления в верховный суд. Митрополит Петр также дважды впадал в ошибки с григорьевцами и м. Агафангелом, исправив их по указаниям поддержанного всеми митр. Сергия, и не мало поскорбел в тюрьме, успев обо всем этом сказать в своем особом послании от 1 января 1927 г. из Перми.
Другая ошибка — принятие Патриахом нового стиля для Русской Церкви в июне 1923 года после извещения Константинопольского Пaтриарха (10 марта) о переходе на новый стиль, и по провокации большевиков, требовавших показать в чем-нибудь солидарность с советской властью. Этот стиль, конечно, смутил всех, никем не был принят к исполнению, и Патриарх отменил его. К такому же неудачному порядку относится попытка ввести поминовение властей за богослужением в январе 1924 г.
Еще ошибка. — 21 мая 1924 г. Патриарх учредил при себе Высшее Церковное Управление, приняв в его состав "покаявшегося" лидера живоцерковников, прот. Красницкого, главного свидетеля обвинения по делу расстрелянного большевиками митрополита Петроградского Вениамина. Ввиду всеобщего церковного протеста, Пaтpиарх закрыл его (резол. 20 июня 1924 г. № 523), отстранив и Красницкого. В это же время закрыл и Синод, который составил было по выходе из заключения. Народ и клир доверяли Патриарху и справедливо не доверяли учреждениям при нем, которые или создавались по требованию большевиков с их агентами — безбожниками, вмешивающимися в управление Церковью, или имели таковых, как например, архиепископа Саратовского Серафима (Александрова, а потом митр. Тверского), члена Синода, который доносил в ГПУ о деятельности Патриарха и был недругом всех его членов, начиная с Патриарха.
Как это очевидно, первоиерархи делали свои "ошибки" под непосредственным давлением большевиков и тотчас исправляли их, находя руководство в общем церковном мнении.
Единение первого епископа со всеми
Патриарх Тихон и местоблюститель митрополит Петр строго считались с мнением епископата и общим настроением клира и церковного народа и ни разу не переоценили свою личную роль в церковных событиях. После 9 месяцев управления митр. Петра, его заместитель м. Сергий, до самого своего заключения, в течение 11 месяцев, был исключительно ценным стражем патриаршего престола.
Bсе ответственные решения он принимал лишь тогда, когда ознакомливался с мнением епископата. По делу apxиеп. Григория он запросил мнение епископов, бывших в то время в Москве. Ввиду спора с м. Агафангелом издал циркулярное к ним обращение от11/24 мая 1926 г. Ответственнейший акт общецерковного значения — обращение к правительству — был дан им епископату в проекте от 28 мая/10 июня1926 г. Его стойкость и строгость к проискам обновленчества, которое, вместе с большевиками, склоняло на свою сторону восточных патриархов, была подражанием Патриарху Тихону. Патриарх Тихон на представление Константинопольского Патриарха Григория VII немедленно удалиться от управления Церковью (протокол от апреля-мая 1924 г.) категорически отверг его вмешательство в русские дела особой ответной грамотой. И м. Cepгий письменно заявил (9/22 сент. 1926 г., Н. Новгород), что "если патриархи Константинопольский и Иepycaлимский вошли в общение с обновленцами, тем хуже для патриархов".
Наконец, после ареста м. Сергия (27 ноября 1926 г.) сделался заместителем местоблюстителя apxиeп. Серафим (Самойлович) Углицкий, который отказался принять условия легализации церковного управления, которые навязывало ему ГПУ, как и его предшественникам, мотивируя свой отказ тем, что не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иерархов (Воскр. чтение. № 35. 1930).
Таким образом, солидарность со всем епископатом характеризует первых епископов этого времени. Их имена были знаменем Православия и были столь популярны. Строй церковного управления этого времени в силу стеснительных внешних обстоятельств, был только по форме полуканоническим, ибо первоиерарх не "управлял церковными делами совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом" и сами первые епископы не по избранию этих органов управления занимали престол, а по завещанию, но по самому существу своему он был совершенно каноническим, ибо преемство власти делалось законным по согласию всех епископов и законность действий первого епископа заключалась в том, что он "ничего не творил без рассуждения всех".
3. НЕ В ЦЕЛОСТИ ВНЕШНЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ СИЛА ЦЕРКВИ
Патриарх Тихон и митрополиты Петр и Сергий последовательно оставляли по три заместителя, и у власти с трудом оказывался один. Никаких препятствий для большевицкой власти не было, чтобы уничтожить и этих заместителей и оставить Церковь без высшего церковного управления, если бы это входило в ее расчеты. Но это другой вопрос. Важно, как сама Церковь относилась к этому возможному моменту.
Единоличное возглавление было полезно для Церкви в такое время. Все знали главу Церкви. Передача власти по личному завещанию оказалась эластичным способом сохранения центральной власти. Но и этот строй продержался бы только немного больше синодального. Создавал затруднения для большевиков один Патриарх Тихон. Если бы во главе Церкви стоял Синод, которому бы некому было передать свои полномочия, то как бы он поступил в такое время? Он, конечно, объявил бы, пред своим уничтожением, децентрализацию, управление на местах. И, может быть, чем раньше бы это случилось, тем было бы лучше. А такое распоряжение и было сделано.
Закон о децентрализации
"Постановление Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви" от 7/20 ноября 1920 г. № 362, которое нами цитировалось только в части, касающейся новых полномочий Патриарха, гласит далее следующее:
"В случае если епархия окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление, во главе с Святейшим Патриархом, почему-либо прекратит свою деятельность, епархиальный Apxиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти... В случае невозможности этого, епархиальный apxиepeй воспринимает на себя всю полноту власти".
Гонения заставили проводить в жизнь это решение. После ареста п. Тихона, м. Агафангел (в послании от 5/18 июня 1922 г. № 14 Ярославль) обратился к епископам так: "Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри. Лишенные на время высшего церковного руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, священными канонами, впредь до восстановления Высшей церковной власти, окончательно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешение Священного Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению". Точно то же объявляет 16/29 декабря 1926 г. apxиеп. Серафим Углицкий: "Умоляю собратьев епископов помочь мне нести тяжкий и ответственный крест управления Русскою Церковью, я прошу сократить переписку и сношения со мной до минимума, предоставляя все дела, кроме принципиальных и общецерковных, как, например, избрание и хиротонии во епископа, решать окончательно на местах".
Положение такой децентрализации в Русской Церкви фактически существовало до 1943 г. Епископ, посетивший в это время Москву, а затем оказавшийся заграницей, сообщает: "Административная связь Синода с провинцией довольно слабая, и большинство епархий управляется почти самостоятельно; в провинции царит произвол местных властей, так что многие apxиереи лишены возможности даже письменную связь поддерживать с Москвой" ("Прав. Русь" 30 окт. 1943 г.).
На естественный вопрос — при наличии такой децентрализации в Русской Церкви во время гонений, для чего же оставался у нее так долго центр, — ответим потом. Церкви пришлось не теоретически только решать вопрос как жить без церковного центра, но принять эту жизнь и пережить. Когда у арестованного отнимают в советской тюрьме крест с груди, то он не борется за него, потому что вообще надо готовиться к смерти. Когда Церковь стала перед уничтожением самой себя в целом, она еще в 1920 г. помирилась с мыслью об уничтожении центрального управления, а это полномочное управление Церкви, исполненное сознанием своего долга, не заботилось уже о своем собственном существовании, а о сохранении Церкви в ее разрозненных частях и при том в самых мельчайших. Облекая полнотой власти одинокого епископа, оно в том же циркуляре предлагает: "в случае крайней дезорганизации церковной жизни, когда некоторый лица и приходы перестанут признавать власть епархиального архиерея, последний организует из лиц, оставшихся ему верными, приходы и из приходов — благочиния и епархии, предоставляя где нужно, совершать богослужения даже в частных домах". Вот из каких частей предположено снова восстановить Церковь.
В 1926 г. "Памятная записка соловецких епископов" утвердила эту мысль: "если ходатайство Церкви (о свободной самоорганизации) будет отклонено, — сказано в ней, — она готова на материальные лишения, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости ее внешней организации ее сила, а в единении веры и любви преданных чад ея, наипаче же возлагая свое упование на непреоборимую мощь ея Основателя и на Его обетование о неуничтожимости Его создания".
Принцип Вселенской Церкви
Составитель этой записки, ученейший профессор-богослов и добрый раб Божий Иван Вас. Попов, как-то раз, в устной беседе сказал соловецким узникам: "из истории мы видим, что частей Церкви Вселенской ничего подчас не объединяло, кроме причащения от Единого Хлеба-Христа, одного возглавления на небесах" (воспоминания автора). Останавливаясь на этой мысли, скажем, что Церковь Вселенская есть великое чудо истории. Поместные церкви веками живут разрозненно, самостоятельно управляясь, будучи обособлены политическими и национальными перегородками, отдалены территориями, находясь часто под иноверным гнетом, лишены земного объединяющего центра, единой администрации и физического общения между собой. И при всем этом они сохранили единство догмата, веры, духа, ни в чем не погрешая против общей истины и составляя единый братский, святой, апостольский и вселенский союз автокефальных церквей. Вот разительный факт, истории. Церковь не гибнет, когда внешнее ея единство разрушается. Она не дорожит внешней организацией, заботясь о сохранении своей истины.
Вселенское единство Церкви сохранится, если в силу внешних стеснений каждая enapxия со своим епископом сделается самоуправляющейся, автокефальной, только бы она получила на эту самостоятельность санкцию высшей церковной власти. Конечно, ея самоуправление может иметь только временный характер, потому что одна eпapxия не может иметь собора епископов, но это не мешает ей быть в составе Церкви Вселенской, только бы она сама не нарушала общей веры и любви. Один у нас Отец — Бог, все же мы — братья, земное единство Церкви в небесном главенстве Христа. Благодаря этому небесному возглавлению Церковь на земле не теряет своего единства при любом внешнем разделении. Поэтому мы не завидуем организации Римской Церкви. Земная ея централизация — дело человеческое. Это не по вере, а что не по Bеpе, то грех. Что будет с нею, если она лишится своего земного центра. Мы такого центра не имеем, а единство храним. Не в целости внешней организации сила Церкви, — вот классическое выражение нашей веры в Церковь в эпоху гонений.
Древняя и новая практика
Церковь обратилась к первовековому образу церковной жизни, который отображен в памятниках апостольских времен — "Учении 12 апостолов", когда христианские общины объединялись не административными учреждениями, а единством веры, любви, верностью истине, Духом Святым, причащением от Единого Хлеба Тела Христова, соединяющего всех в единую Церковь.
Даже лишенные кафедр и находившиеся в узах епископы находили способ управления своими епархиями. В Соловецком лагере, на одиноком острове, отделенном от русского материка не только водным пространством, но и восьмимесячными льдами, в царстве дикого произвола и насилия, они нашли доступ через порог цензуры, и их послания к пастве и любое количество писем с любым содержанием аккуратно приходили на места. Без центрального водительства Церковь жила на местах под управлением своих епископов, с которыми народ и клир искали общения всеми способами. Не в целости внешней организации сила Церкви, а в единении веры и любви ея членов.
И этот децентрализованный строй церковного управления, при наличии единения всех частей Церкви в вере и любви, и при внешнем разделении пространством и всякими препятствиями, является безусловно каноническим.
Он учрежден был в Poccии на время гонений правомочным и полным патриаршим церковным управлением, отвечает общему принципу жизни Церкви Вселенской, которая не знает земного возглавления, имел древнюю практику и получил новую в течении 20 лет (1922-1943 гг.).
4. ВОПРОС ЛЕГАЛИЗАЦИИ
Состояние Церкви было чрезвычайно тяжелым. Права на существование ее, как организованного целого, государство не признало. Для него существовали только разрозненные по местам, ответственные за храмы двадцатки верующих, подчиненный местным комиссиям культов, которые состоят из безбожников, воинствующих с Церковью. Верующие имеют право собираться только на богослужение, разрешенное гражданской властью по снисхождению к религиозным предрассудкам, которые должны постепенно отмирать. В этом и заключается свобода культа и все, что существует по закону о свободе совести. Центральное церковное управление, епархии, благочиния, приходы, власть епископов, назначение священников, церковная дисциплина неизвестны закону. Патриархи, митрополиты, епископы, священники известны только как вообще служители культа, прикрепленные к известным общинам для совершения культовых действий. Поэтому всякое негражданское распоряжение в Церкви есть нелегальное действие, преступление, и архиерейская власть в этих условиях осуществлялась только при добровольной готовности верующих подчиняться ей и при доверии архиерея к просителям, что он имеет дело не с доносчиками. Тайно, с оказией, или через специального посланца, без делопроизводства и канцелярии он отдает свое распоряжение. Если при таком разрушении большевиками внутренней организации Церкви епископское управление осуществлялось, то только благодаря самому верующему народу, который требовал от своих пастырей чистоты веры и законности священнослужения. (М. Сергий Литовский "Рос." 9 октября 1945 г.).
Таким образом, легализация или узаконение Церкви, признание государством права Церкви на самоорганизацию в нем по ее внутренним законам есть то благо, в котором она жизненно нуждалась. Но государство нуждалось в другом.
Выступление Патриарха Тихона против большевиков в первый год его управления научило последних, что с такой церковной властью надо покончить, надо заставить ее говорить другим языком, и не только не мешать власти достигать своей цели, но и помогать ей. Большевики не хотели ни уничтожать представительства Церкви, и тем слишком демонстрировать перед миром гонение, ни оставлять его в нейтралитете и тем только поддерживать религию. Они хотели сохранить церковное управление в служебной себе роли и, этим маскируя свои действия, продолжать дальнейшее гонение на Церковь с целью, если не полного ея уничтожения, то максимального ослабления.
В атмосфере полного террора над Церковью, большевики стали требовать себе услуг от церковной власти с обещанием послаблений или даже свободы Церкви и легализации самого церковного управления. Путь компромиссов открывался и соблазн для высшей церковной власти был велик.
Условия легализации
Каковы были требования большевиков к высшему церковному управлению видно из истории того времени. Лаконическое выражение они получили при митроп. Петре, но предложены были Патриарху Тихону и прежде всего идеально были осуществлены обновленцами. Условия эти: Первое: издание декларации определенного содержания. Второе: исключение из числа управляющих неугодных власти епископов, т. е. устранение их от церковной жизни. Третье: осуждение заграничных епископов в случае их неподчинения церковной власти в России. Четвертое: в дальнейшем определенный контакт в деятельности с правительством. За это обещалось официальное оформление управления и неприкосновенность тех епископов, кои будут назначены на епархии по соглашению с властью. (Воск. чт. № 31, 1930).
Для Церкви вопрос отношений с властью решается канонами, которые как вмешательство гражданских властей в церковные дела, так и с другой стороны, церковных людей в дела гражданской власти, категорически запрещают. Евангельский принцип — "Кесарево — Кесарю, а Божие — Богу" (Mф. 22, 21) — ими строго охранен. Условия легализации не могут нарушать евангельской нравственности, догматов, порядка и устройства Церкви, на страже которых стоят эти каноны.
При первом поверхностном взгляде на указанные условия, бросается в глаза обоюдное вмешательство в чужую сферу, при этом надо помнить, в заведомо враждебную, ибо компромисс предложен властью богоборной.
Первоначально большевики требовали некоторого контакта с собой в борьбе с контрреволюцией, а потом и выполнения всей своей программы.
Компромиссы
1. — Послание о прекращении духовенством борьбы с большевиками. 25 октября 1918 г. Патриарх издал свое знаменитое послание совету народных комиссаров. В первую годовщину революции он огненным словом обличил этот совет нечестивых за пролитие невинной крови, за голод, за позорный мир, за подмену отечества интернационалом, за разжигание классовой вражды, за насилие и новое рабство, за кровавое гонение на веру и Церковь.
Почти через год, 25 сентября 1919 г. он издает послание о прекращении духовенством борьбы с большевиками. Большевики требовали от Патриарха этого акта, как оправдания своего террора над духовенством. Этот год прошел под знаком ужасов гражданской войны и массового истребления церковных людей.
Когда есть преследователи религии, то духовенство виновато в том, что оно духовенство. Самое исповедание веры и всякое исполнение нравственного пастырского долга может оказаться сопротивлением безбожной власти: и повлечь подозрения и обвинения в политической неблагонадежности. "Мы преследуем религию и вас гоним, а потому вы должны нас ненавидеть и желать нам зла". Вот логика этого подозрения и мотива гонения на духовенство. Трудно духовенству в этих условиях очиститься от политики. По требованию своего религиозного долга оно сопротивляется антирелигиозной власти всем своим существом. Но это сопротивление может быть духовное, с терпением насилия власти, и может перейти во внешнее и активное, с ответным применением средств насилия против этой власти. Последний метод Патриарх предложил своим посланием духовенству отвергнуть. До какой степени он был искренен и честен и сам следовал своему решению, свидетельствует такой факт.
Когда отъезжающий в Добровольческую армию просил тайного благословения вождям белого движения, Патриарх деликатно, но твердо заявил, что не считает возможным это сделать, ибо оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу, избегнуть упрека в каком либо вмешательстве Церкви в политику (Г. Трубецкий, Путь. 1, 1925). Таким образом, белое движение не получило благословения Патриарха.
Слово обличения властей в нечестии могло принять политический смысл, и он его переменил на язык мира и лояльности, что не исключало у него возможности исповедывать и защищать христианскую правду и исполнить свой долг, в тот момент, когда Кесарь потребовал не только своего, Кесарева, но и Божьего.
Циркуляром Наркомюста от 25 авг. 1920 г. исполкомы "проводят полную ликвидацию мощей". Декретом ВЦИКа от 27 декабря 1921 г. произведено повсеместное изъятие церковных ценностей.
Не говоря о первом прямом и открытом глумлении власти над верующими, второе было только прикрыто поводом помощи голодающим. Патриарх был за добровольное пожертвование церковных ценностей и за контроль верующих над их использованием. Он защищал верующих и каноны о церковном имуществе. И верующие защищали свои святыни от грабежа и оскорбления, зная, что это и есть главная цель власти, а не помощь голодающим.
Большевики хотели низложения всякой самостоятельности Церкви и через насильственное отобрание ценностей покрыли страну процессами и убийствами, убив в том числе митрополита Петроградского Вениамина, который точно следовал указаниям Патриарха и своей совести. Сам Патриарх на Московском процессе с великим достоинством свидетельствовал церковную правду. Он принял на себя всю ответственность, чтобы защитить других, и в результате был заточен в тюрьму. Обличительное послание 1918 г. не было, таким образом, последним свободным словом Патрираха перед властями.
Мы видим, что первый компромисс Патриapxa с властями, выраженный в послании о прекращении духовенством борьбы с большевиками, хотя и явился некоторым контактом с властью в его борьбе с контрреволюцией, был не столько уступкой своих церковных позиций, сколько их уточнением и исправлением в условиях жизни среди гонений и совершался с надеждой на обещание власти, что таковой путь Церкви облегчит ея положение.
2. — Указ о закрытии заграничного церковного управления. В условиях предельного насилия над Церковью Патриapx еще раз подчеркнул, что он чужд политики. В апреле 1922 г. его вызывают несколько раз на суд московских священников за сопротивление изъятию церковных ценностей, 10 мая приговаривают священников к смертной казни, 16 мая самого окончательно арестовывают. В обстановке этого террора, и уже домашнего ареста, 5 мая, то есть за несколько дней до смертных приговоров и своей полной изоляции, Патриарх, Синод и Совет при нем (неизвестно в каком составе) издают указ о закрытии заграничного Высшего Церковного Управления "за чисто политические от имени Церкви выступления, не имеющие церковно-канонического значения", по его буквальному выражению. При этом, Патриарх ссылается на нарушение своего запрещения духовенству бороться с большевиками, от 25 сентября 1919 г. Новый указ был следствием первого.
Антибольшевицкое выступление заграничного духовенства на Карловацком Соборе было в декабре 1921 г. и можно было закрыть его управление и раньше, но это совершилось только в атмосфере совершенного насилия. Разъяренным большевикам бросалась кость, которая могла бы, казалось, успокоить их и спасти жизнь священникам, и может быть Церковь от безвластия. Напрасная попытка. Заграничные иерархи, не представляя себе точно всего этого насилия, сдержанно ответили, что "указ этот несомненно написан под давлением большевиков и врагов Церкви" (1 сентября 1922 г. ) Кроме того, что по канонам исторгнутое насилием недействительно (Кир. 3), самый мотив действий Патриарха подвергся в России, как мы увидим, достаточной канонической критике. Во всяком случае, по своим тяжким обстоятельствам, в угоду врагам Церкви, и невольно выполняя их программу, Патриарх пошел еще на один компромисс, осуждая заграничных епископов за их свободное мнение. Впрочем, против возникшего вновь Apxиерейского Собора и Синода заграницей Патриарх до конца дней своих 1925 г. не возражал, хотя и подтвердил осуждение Карловацкого Собора так называемым "предсмертным завещанием". Это явное обнаружение не только недобровольности его первого акта, но также и сознания его ненужности.
3. — Действия обновленцев. Что нужно было большевикам от Церкви, показали послушные им обновленцы. Их собор 1923 г. (с 19 апреля по 9 мая) заявил, что он клеймит и осуждает международную и отечественную контрреволюцию. Советская власть не является гонительницей Церкви. В декрете об отделении Церкви от государства нет гонений на религию. Если представители религии привлекаются к ответственности, то они страдают только за свои контрреволюционные действия. П. Тихон служил контрреволюции и за это объявляется лишенным сана и монашества и возвращается в первобытное мирянское состояние. Заграничное духовенство признается не только политическими, но и церковными преступниками, и за провокационную деятельность и вред наносимый родине отлучаются от Церкви.
Собор шлет свою благодарность ВЦИКу и "мировому вождю" Ленину за разрешение собраться и полагает, что каждый честный христианин должен активно проводить в жизнь великие начала октябрьской революции. Советская власть одна во всем мире государственными методами имеет осуществить на земле идеалы Царства Божия.
Далее собор отменяет патриаршество (искреннее желание советской власти в то время), заводит новый стиль, разрешает второбрачие духовенства и женатый епископат, образовывает состав нового церковного управления. (см. Изв. Прав. Возр. Ц. Вед. 1923). Еще до собора был создан первый многочисленный епископат, ставший на эту церковно-политическую платформу. Он устранил собою прежний, православный, своим назначением на их кафедры и их арестами. Создалось два параллельно существующих: один обновленческий, красный, советский епископат, управляющий и свободный, другой — православный, лишенный своих прав и заключенный.
Обновленцы - это те церковные и полуцерковные случайные люди в клире, которые, все же, поверили в возможность свободы Церкви в советских условиях путем контакта с властью. Они ринулись на борьбу с контрреволюцией и, начиная с своего восстания на Патриарха, дали много предателей и клеветников на всяких процессах против своих собратьев. Однако, не малое число из них устыдились своей позорной роли и покаялись, а, главное, горько разочаровались в надежде получить от своих покровителей свободу религиозного действия и влияния. Напрасными оказались компромиссы и предательская работа. Их убили морально в глазах верующего народа, а потом покончили с ними физически.
4. — Выход Патриapxa из тюрьмы. Прося верховный суд (от 15 июня 1923 г.) освободить себя из под стражи, Патриарх признает, что был настроен к советской власти враждебно, активно выступая против нее в своих посланиях, считает в общем правильными предъявленные ему обвинения, раскаивается в своих поступках и обещает советской власти быть "не врагом" ея и чуждым всякой контрреволюции. Все, что требовалось советской власти, чтобы освободить его по одному только этому заявлению, после крика и шума о предстоящем процессе, Патриархом было сказано. На самом деле власти надо было выпустить его по ультиматуму Керзона, a Патриapxy надо было этой хотя ценой возвратиться к пастве для борьбы с обновленчеством, как он полагал. Соблазнившимся его компромиссом он говорил: "пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза"... Англиканскому еп. Бюри Патpиарх напомнил Св. Писание: "имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас" (Фил. 1, 23). И добавил, что лично с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности. Народу же ничего не пришлось объяснять, он не усумнился в Патриархе и за его жертву самоуничижения устлал путь его цветами. (Г. Трубецкой. Путь, 1, 1925.). Расчет большевиков, что с обаянием Патриарха в массах будет покончено, был ошибочен. В пользе же Церкви, добытой ценой личного унижения, Патриарх, как мы указали раньше, потом усумнился, видя себя введенным в заблуждение относительно истинного положения Церкви.
5. — Предсмертное Завещание Пaтpиapxa. Оно датировано днем смерти его — 7 апреля 1925 г. — и по времени и по содержанию своему вызвало сомнение в его подлинности. Завещание начинается с надежды на принцип свободы совести, объявленной конституцией республики, убеждает в том, что "советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая", осуждает всякую агитацию против нее и благословляет открыть действия особой комиссии для расследования и, если понадобится, "отстранения в каноническом порядке от управления тех архипастырей и пастырей, кои упорствуют в своих заблуждениях и отказываются принести в них раскаяние перед советской властью, предавал таковых суду Православного Собора". Относительно заграничных иepapxoв и духовенства говорится далее: "мы решительно заявляем, — у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам, мы осуждаем их вредную деятельность, призываем прекратить ее и иметь мужество вернуться на родину; особой комиссии мы поручаем обследовать деяния бежавших заграницу; их отказ подчиниться нашему призыву вынудит нас осудить их заочно". Среди врагов святого православия упоминаются далее не только сектанты, католики, гонящие православие в Польше, протестанты, обновленцы, но и безбожники. Оно заявляет: "не допуская никаких компромиссов в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти". Завещание просит подчиняться советской власти не за страх, а за совесть, и это "побудит власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы".
Хотя на главные требования большевиков о расправе со своим и заграничным епископатом завещание обещает законное церковное cледствие и суд, который неизвестно что бы сказал, и церковное достоинство сохраняет упоминание о враге безбожия и невозможности компромисса с ним, но признание за большевиками каких-то достоинств и общий деланный неискренний тон не понравились клиру и народу. Однако это свойство документа говорит не о подлоге, не о неподлинности подписи Патриapxa под ним, а только о том, что Патриарх не мог дать его добровольно. По свидетельству Е. Бакуниной (Рос. 17 ноября 1945 г.), в больнице, в которой умер Патриарх, за два часа до его смерти, из комнаты его выходил с бумагой в руках м. Петр Крутицкий, после того как очень долго оставался у Патриapxa и очень возбужденно о чем-то говорил с ним, так что она, как врач, шла уже прервать свидание. Мы имеем все основания утверждать, что подпись Патриарха под этим завещанием удалось вырвать у него только пред самой смертью, (никакого другого документа под этим числом не появилось, ибо назначение преемника было 25 декабря 1924 г.), и с большой борьбой, которая, может быть, немного ускорила его кончину, а то и стоила ему жизни, положив на его сердце непосильную тяжесть. Епископат в России знал об этой бурной предсмертной беседе и не одобрил м. Петра за его назойливость. Однако это завещание с дифирамбами советской власти безусловно служило условием согласия последней на местоблюстительство м. Петра, и он вынужден был получить на ней подпись Патриарха.
6. — Некоторые ошибки Патриарха, как введение нового стиля, учреждение Высшего Церковного управления с Красницким, попытка поминовения властей за богослужением, о которых нами уже упоминалось, должны быть отнесены к компромиссам ради получения благ легализации. Однако уступки эти не удались и, как ошибки, наносившие вред Церкви, исправлялись.
Оценка компромиссов
Обновленцы показали церковную программу советской власти. Действуя по-большевицки революционно, они устранили старый епископат, кончая низложением Патриарха, отлучили и осудили заграничное духовенство, выразили декларацией идейное единство своего христианства с большевицким коммунизмом и показали полный контакт с властью в прикрытии ее гонений на религию, в отрицании какого-либо мученичества за Церковь и в активном содействии большевикам, сделавшись отделением ГПУ в церкви. За это они получили обещанную легализацию: открытые [заседания] церковного управления, дважды созванные соборы, издание церковного журнала, кафедральные храмы всех городов России, личную свободу епископов и духовенства с поддержкой властей во всем, кроме расширения чисто религиозной деятельности.
Легализации своего церковного управления Пaтpиapx не получил, потому что никакого единства интересов Церкви и советской власти он не исповедал, и ни своего вмешательства в дела гражданские ни ее в церковные — не допустил. Как это ни трудно в условиях гонения на Церковь, он подлинно отказался от борьбы против советской власти и отдал ей долг уважения и покорности, ясно в то же время разграничивая компетенцию государства и Церкви.
Пaтpиapx был внешне стеснен и говорил: "Я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу — посылаю архиерея на юг, а он попадает на север", разумеется, в ссылку (Михаил свящ. Положение церкви в советской России, 1931). Но он сохранил самоуправление и внутреннюю свободу Церкви, не допустив врагов к управлению ею. В угоду власти он не устранил с кафедр епископов, и не сказал неправды на положение Церкви и клеветы на клир, предпочитая самообвинениями унизиться пред властями. Не превысил и своих полномочий, но послушный голосу Церкви, немедленно исправлял ошибки и компромиссы, сделанный по насилию и провокации большевиков. Словесные выступления, вымученные и вынужденные, как нечистые жертвы, исторгнутые из рук христиан насилием язычников, остались без последствий. Насколько обновленцы легко и добровольно пошли на компромиссы, настолько истинному главе и ответственному руководителю Церкви они стоили многих страданий. Он был подлинно мученик за Церковь Божию. Народ чувствовал его правду и скорби, верил ему, видел в нем родного отца и любил его, за него стоял и его оплакал, зная, что теряет пастыря, после которого рассеются овцы. Врагам не удалось ни лишить его прав через Церковь, ни терроризировать или морально низложить его самого своим насилием, ни дискредитировать его авторитет и престиж в глазах народа.
Сущность условий легализации
В глазах клира и народа, то есть всей Церкви, главным грехом являлось соглашение с врагами Церкви на каких бы то ни было условиях ради легализации, в которую никто не верил.
О лояльности в отношении к власти все были согласны, но боялись расширения смысла ея: где она кончается и где начинается сотрудничество во вред Церкви, потеря истины и своего достоинства, хула на правду, вмешательство богоборной власти в дела Церкви и гибель внутренней свободы. Не нанести бы удар Церкви своими собственными руками, что уже и случилось в некоторых компромиссах и в обновленческом опыте. Вот боязнь Церкви.
Формальное основание для непослушания раскольникам вся масса клира и мирян указывала в похищении ими церковной власти и самочинных реформах. Но эти нарушения церковных канонов только частично выражали то главное нечестие, которое вызвало всеобщее возмущение: хуже всякой неканоничности было это соглашение с гонителями Церкви с постыдной лестью, угодничеством, ложью, клеветой и предательством. Случись другое, пойди каноническая власть на этот позорный путь и найдись в это время люди правды и чести, которые бы отняли эту власть, церковь за ними пошла бы, а может быть, простила бы и некоторые реформы. Для Церкви важна, прежде всего, нравственная правда и, конечно, формальная законность, а не формальная законность без правды. Ни того, ни другого не имели раскольники, когда все это было у Церкви. Раскольники при всей насильнической поддержке большевицкой власти и падали благодаря ей. Вся причина их неуспеха — в содружестве с безбожниками.
Но эта сущность настроения тихоновцев, — сопротивление соглашению с врагами Церкви, — не была формально доказана антиканоническим явлением обновленцев и григорьевцев, но была отлично понята провокаторами большевиками, и все, кто не пошли за ними, оказались для них контрреволюционерами. Напрасно церковные люди прикрывались буквой церковного закона. Когда архиеп. Иларион указал агенту ГПУ, что по каноническим соображениям нельзя признать самочинных захватчиков церковной власти григорьевцев, то последний ответил: "ну подождите, я вам дам вашего и если вы его не признаете, то тогда уже пощады не будет" (Михаил свящ. Положение Церкви). То есть агент угрожал дать нам из нашей среды канонического соглашателя с большевиками, если для нас так важно только законное преемство церковной власти и ничто другое, и тогда будет видно как мы пойдем за ним.
Когда м. Агафангел решил принять права местоблюстителя по провокации ГПУ, которое изобразило пред ним безвластие церкви и желание правительства легализовать Церковь с его авторитетом, то весь епископат запротестовал, боясь, что у митрополита есть какое-то тайное соглашение с ГПУ, и решительно поддержал м. Серия, который стойко отвергал советские условия. Группа епископов открыто и безбоязненно писала м. Агафангелу, что она опасается, не стал ли он сам "жертвой специальной обработки от недругов Православной Церкви, когда епископа изолируют от других, пропускают к нему сведения своего освещения и наталкивают его на действия, вредные для Церкви, хотя он и желал принести ими только пользу" (Ц. Ведомости № 1, 1927).
Так Церковь боролась за свою независимость, и Патриарх Тихон, и тихоновцы твердо отстаивали ее от соглашения с врагами, и она прошла бескомпромиссный путь, проделав с компромиссами несколько неудачных опытов.
Бескомпромиссный путь
Со смертью Патриapxa Тихона опыт компромиссов кончился. В течении двух полных лет, с весны 1925 г. до весны 1927 г. когда местоблюститель м. Петр и его заместители м. Сергий и арх. Серафим Углицкий держали непримиримо твердый курс. Завещание п. Тихона, с которым вступил в управление м. Петр, не имело никаких последствий. Среди арестов епископата и духовенства, принуждаемого к обновленчеству, после оглашения на лже-соборе последнего подложного документа о связи м. Петра с заграницей, газетной травли его, пред лицом прямой и всем очевидной угрозы арестом ему предложены были от имени правительства четыре условия легализации. Положив в Церкви предел всяким колебаниям и неуверенности своим, твердым и безбоязненным руководством, м. Петр отклонил теперь эти условия и отказался подписать предложенный ему текст декларации. Неподкупный и бесстрашный вождь церковный определил свою личную судьбу: арестованный в декабре 1925 г., он и умер в этом же месяце 1936 г., не увидав свободы.
Условия легализации были общеизвестными и обсуждались епископатом. Авторитетнейшие документы этого времени характеризуют церковный путь.
1. — 27 мая/7 июня 1926 г. вышла из Соловецкого лагеря заключенных "Памятная записка Соловецких епископов, предоставленная на усмотрение правительства", принятая семнадцатью епископами во главе с архиепископами Иларионом, бывшим ближайшим сотрудником Патриapxa, Евгением, Пахомием, Ювеналием и др. Этот документ эпохи чужд тени соглашательства, глубок и возвышен по идее, проникнут сознанием высочайшего достоинства Церкви, непоколебимой твердости и кристальной чистоты духа. По его свидетельству, в самых основах миросозерцания между Церковью и советским государством не может быть никакого "внутреннего примирения, потому что душой Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категорически отрицается коммунизмом.
Столкновение между ними может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от Государства. Этот закон двусторонен: он запрещает Церкви принимать участие в политике и в гражданском управлении, но он содержит в себе и отказ Государства от вмешательства во внутренние дела Церкви. Поэтому Церковь надеется, что назначение епископов на кафедры, определение в состав Священного Синода, принимаемые решения не будут под влиянием государственного чиновника, которому возможно будет поручен политический надзор над ними.
Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и ее уклоение от всякого надзора за политической благонадежностью своих членов, что приняли на себя обновленцы и что несовместимо с достоинством пастырей. Члены Церкви ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан и потому подлежат политическому надзору в общем порядке.
В качестве ycловий легализации церковных учреждений представителем ГПУ (так буквально и сказано в документе) неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем осуждения русских епископов, действующих заграницей против советской власти. Этого нельзя сделать и потому, между прочим, что собрание канонических правил не предусматривает суд за политическое преступление. Зарубежных епископов мог бы судить только собор православных епископов, но вполне авторитетный не может состояться уже потому, что около половины православных епископов находится в тюрьме и ссылке, и следовательно их кафедры не могут иметь законного представительства на соборе.
Православная Церковь не может, по примеру обновленцев, свидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям, и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы столь полной свободой. Она не скажет вслух верующему миру той позорной лжи, которая может быть внушена только или лицемерием, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим безграничного осуждения в ее служителях. Напротив, по всей справедливости, она должна заявить, что не может приветствовать ни законов, ограничивающих ее в исполнении своих религиозных обязанностей, ни покровительства, оказываемого в ущерб ей, обновленческому расколу.
Велика тяжесть положения Церкви, ибо правительство не остается нейтральным в отношении к ней, определенно стоит на стороне атеизма и насаждает его всеми мерами и в разных формах и видах преследует религию.
2. — Другой документ — Проект обращения м. Сергия к Советской власти от 28 мая/10 июня 1926 г., вышедший почти в один день с Соловецким, и предназначенный для ознакомления не только епископату, но и самой советской власти, говорит в таком же духе следующее: "Мы не хотим замалчивать того противоречия, которое существует между нами, православными и коммунистами большевиками, управляющими Союзом. Обещая полную лояльность, мы не можем взять на себя особых обязательств для доказательства нашей лояльности, например, наблюдения за политическими партиями наших единоверцев, тем паче функций экзекуторских, и применять церковные кары для отмщения недоброжелателям советской власти. Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность сов. Союзу какими-нибудь церковными наказаниями, это было бы ни с чем не сообразно и дало бы лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью".
3. —Письмо м. Сергия к зарубежным иерархам от 30 августа/12 сентября 1926 г., с глубокой братской искренностью дает совет об устройстве Эмигрантской Церкви. "Ввиду отсутствия фактических отношений между православной эмиграцией и московской патриархией, заграничные епископы могут общим согласием создать для себя центральный орган церковного управления или временно подчиниться местной православной Церкви, которая их приютила, а в неправославных странах организовать самостоятельные общины". Мысль о возможности подчинения Московской Патриархии не допускается.
4. — Позиция apxиеп. Серафима Углицкого. После своего послания о вступлении в должность заместителя 16/29 декабря 1926 г. архиеп. Серафим вскоре был вызван в Московское ГПУ, где ему было предложено принять известные условия легализации. Ответ его, что он не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иepapxoв, может быть является более принципиальным, чем определенные суждения по содержанию условия, что мы видим в предшествующих документах. Единоличная власть, не обеспеченная законным составом для управления, должна ощущать это и естественно не принимать на себя особо ответственные решения "без рассуждения прочих" (Апост. 34). Если говорить с большевиками на языке церковной законности, как говорили по поводу обновленцев и григорьевцев, то этим их можно обезоруживать. И в данном случае, после трех дней содержания в ГПУ, apxиеп. Серафим был отпущен в Углич. Церковная законность— это та стена, за которую хорошо укрылись верные и о которую уже разбились большевики. Соловецкое послание уже подчеркнуло необходимость для выполнения некоторых советских условий православного собора, который, однако, не может быть авторитетным и каноническим пока епископы сидят в тюрьмах. Твердо настаивая на этом пункте, можно было поставить большевиков пред необходимостью или созвать собор, выпустив всех из заключения, или принять мнение м. Сергия, и карловчан, предоставив Церкви внутреннюю свободу и право на аполитичность. Но большевики предпочитали иметь дело с податливым, склонным на компромиссы иepapxoм, которого искали, или с подобранным из таковых совещанием, наподобие обновленческих соборов, чем ожидать беспристрастного и свободного мнения всего епископата, которое они и так уже имели. Церковь полагает, что прежде нужен собор епископов, чтобы вынести решение, а большевики считают, что прежде нужно решение, а потом возможен и собор епископов. Заявление архиеп. Серафима есть точка, поставленная на своем месте и своевременно в истории этого времени.
Канонический порядок
Этот двухлетний период после Патриарха поправил еще некоторые ошибки прошлого и выровнял и утвердил бескомпромиссный путь.
Достоинство и польза Церкви не позволяют по-обновленчески затушевывать разногласие в идеологии Церкви и государства или покрывать ложью гонения. Канонические правила совсем не предусматривают суда за политические преступления, и провинившиеся против кесаря подлежат суду кесаря. В государстве же, где преследуется вера, всякая борьба за веру есть уже политическая неблагонадежность, и страдания верующих могут быть невинными. Поэтому отказ церковного управления судить членов Церкви в таких условиях есть требование его прямого долга.
В силу этого, патриаршее управление не имело права упразднять высшее церковное управление заграницей, именно за его политические выступления, не имеющие, по его же выражению, церковно-канонического значения. Кроме этого, надо добавить, определением Собора 2/15 августа 1918 г. никто из членов Церкви не может быть привлечен к церковному суду и подвергнут наказанию за те или другие политические настроения и соответствующую им деятельность. Впрочем, мы помним, при каких условиях Патриарх закрывал заграничное церковное управление.
Контакт с безбожниками, принятый обновленцами, предосужден Всероссийским Собором. 5/18 апр. 1918 г. состоялось определение "о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь". Установлено возношение за богослужением прошений о гонимых за веру и Церковь и скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках. 25 января — день поминовения всех усопших, в годину гонений исповедников и мучеников. В понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах, где были скончавшие жизнь свою за веру исповедники и мученики, устраиваются крестные ходы к местам их погребения. Пострадавшим за веру и Церковь Патриарх выдает особые грамоты. Лишаются доверия и права представительства предатели из клира и мирян, сознательно действующие в пользу врагов Церкви, (п.н. 1, 3, 4, 6, 13). Таким образом, и факт гонений, и наименование мучеников и исповедников, с подлежащей им церковной памятью и славой, были своевременно и авторитетно установлены. А контакт с безбожной властью уже в то время имел свое место и также получил свое наименование.
Канонические правила предполагают полную свободу самоуправления и самоорганизации Церкви и отрицают всякое вмешательство в это дело гражданских властей.
"Если найдется какой начальник, который возбранит собрания собора, тот должен быть отлучен. Всякое избрание во епископа или пресвитера или диакона, делаемое мирскими начальниками, недействительно. И если какой епископ, употребив миpских начальников, через них получит епископскую власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним. Право представлять епископа к рукоположению принадлежит только епископам" Седьм. 6, 3; Апост. 30.
Обновленцы и григорьевцы получили свои церковные должности от безбожной власти, и указанные каноны были мужественно и открыто во время гонений приведены м. Cepгием григорьевцам, когда он запрещал их в священнослужении (Ц. Обозрение № 2, 1938). Если даже благожелательной к Церкви власти нельзя участвовать в управлении церковном, то как может быть допущена к этому власть богоборческая. Церковь охраняла канонический порядок своей жизни от посягательств на него последней.
В идеале, в принципе, государство и религия неразделимы, как это было в народе Божием ветхозаветном. Один и тот же человек является членом государства и Церкви: Церковь — душа общества, а государство — его тело. Невозможно в живом человеке отделить тело от души. Кроме того, тело — государство, служебно в отношении к духу — религии. Церковь легко может жить в государстве, которое склоняется перед христианством и полагает его в основание своего бытия. Только здесь свобода Церкви обеспечена; благоверная и благочестивая власть желает помочь Церкви в достижении ею спасительных целей и обеспечивает ей самоуправление и самоорганизацию.
Церковь приемлет эту помощь, и когда, например, против нее есть насильственныя действия еретиков, она может просить себе охранения от гражданских властей (Карф. 4). Но и здесь бывает соблазн компромисса. Когда у церковного управления не бывало компромиссов с благоверными властями? Идеал далёк и не всегда достижим. Святитель Филипп восстал за евангельскую правду против православного, но жестокого царя Иоанна Грозного, а другие святители, обязанные и благодарные за привилегии церкви попустительствуют беззакониям и неправдам правителей и делаются участниками в чужих грехах.
Возможно среднее, нейтральное, безразличное отношение государства к Церкви, и тогда стоит вопрос о согласовании законов жизни той и другой области, и может 6ыть какой-либо обоюдный умеренный компромисс. Однако фактически всегда бывают отношения или враждебные или доброжелательные.
Но компромисс с явными богоборцами и врагами Церкви и ея гонителями представляется уже как измена и предательство, называемое канонами падением или отступлением от веры и Церкви. И в этом периоде жизни Церкви были падшие во время гонений и верные: это обновленцы и григорьевцы и православные тихоновцы. Условия легализации или узаконения Церкви в таком государстве остается то же, что и в древности: языческое государство делается христианским, еретическое делается православным. Когда государственный аппарат был на стороне язычников или еретиков, христиане и православные не могли иметь легального существования. В какие времена древних гонений Церковь могла иметь его? Она получила его при святом Царе Константине, отказавшемся от язычества. И теперь естественна была бы легализация Церкви на условии отказа государства от безбожия.
Если же государство, которое ведет систематическую борьбу с Церковью и верой в Бога и всякой религией, с целью уничтожения, предлагает в то же время Церкви легализацию на условиях унии, согласия в некоторых вопросах и с оставлением каждой стороны на своих главных позициях, то это есть нечто странное, новое и опасное для Церкви и заведомо выгодное для богоборчества. Если неразбитый враг отступает перед нами, то это еще не означает, что вы победили. Если, отступая, он ведет обходное движение, то вы накануне поражения. В духовных делах, в нашей бескомпромиссности - мы в превосходстве сил над врагом, и неотвратимо его поражение. Если идем на соглашение с ним, то неравенство наших сил уже налицо, и мы уже сами нанесли себе поражение, сдались. Государство не отказалось от безбожия и устраивает перемирие для ослабления и поражения Церкви и усиления себя. Церкви надо ждать, когда оно обратится к Bеpе Божией, и тогда настанет время нашей легализации.
Есть вражда, установленная Богом, когда Он сказал змию-диаволу: "вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ея" (Быт. 3, 15). Если мы от семени Девы Марии — Христа, то "что общего у света с тьмою. Какое согласие между Христом и велиаром, или какое участие верного с неверным. Какая совместимость храма Божия с идолом?" (2 Кор. 6, 14-16). Мы не можем не принять этой вражды между добром и злом, чтобы не отречься от Христовых веры и правды и не погубить своего спасения.
Вот возможное обоснование правильности порядка, которого держалась Русская Православная Церковь этих лет.
Канонический период
Со дня открытия Всероссийского Церковного Собора 1917 г. по март месяц 1927 г., когда закончил свое управление Церковью архиеп. Серафим Углицкий, десятилетний период жизни Церкви может быть назван каноническим периодом жизни и деятельности высшего церковного управления, в отличие от того, который вслед за этим начался. Пройденный период характеризуется сохранением канонического преемства церковной власти, на которое покушались расколы обновленческий и григорьевский, каноническими действиями власти первого епископа, который ничего не творил "без рассуждения всех", наконец таким же отношением Церкви к гражданской власти, которая пыталась взять в свои руки внутреннюю жизнь Церкви в ея самоуправлении и самоорганизации.
Верховная власть в Церкви за весь этот период принадлежала всему епископату Российской Церкви в их Духовном Соборе, который утверждал преемников власти и выражал свое мнение по разным вопросам, а первый епископ искал его. Наконец, в последних двух годах (1925-1927) церковной власти возвратился героизм 1917- 1918 гг., с его правдой, мужественным свидетельством истины, исповедничеством до уз, в которых слово Господне оставалось свободным (2 Тим. 2, 9).
Только что отправил ответ отцу Михаилу на его последнее письмо — горячо поддерживая отца Михаила в его желании приехать на Пастырское совещание, и вот сообщение в газете "Россия" о скоропостижной кончине его... Да, только так и мог уйти из жизни отец Михаил — внезапно, вырванный из жизни, так его всего наполнявшей. Трудно представить себе человека, который более горел бы жизнью, не сгорая... до времени! И вот пришло это время. То была не "наглая" смерть: часы были даны для встречи ее. Но нет с нами более отца Михаила. И только сейчас оцениваем мы по достоинству, что мы в нем потеряли — какую силу, исполненную горением правды. Разнообразно одарен был отец Михаил — он весь был талантлив. Что бы он ни делал — на всем лежала печать вдохновенности, и это без всякой нарочитости: в этом и выражалась полнота талантливости его натуры. Острый и тонкий ум, не без юридической утонченности, и тут же эмоциональная глубина, не чуждая патетичности. Эксперт канонического права — и одновременно догматик, готовый погрузиться в самые недра Богооткровенной Истины. Блестящий оратор-проповедник — и одновременно проницательный духовник и Божией милостью священник, проникнутый благодатной мистикой богослужения. И всегда — человек, открытый для всего и для всех, но охраняемый и ограждаемый своей принадлежностью, проникновенно сознаваемой, к "клиру", то есть к достоянию Божию. Знакомство с такими людьми есть счастье, и личная память о радости этого общения сливается сейчас со скорбной молитвой о вечной ему памяти в блаженной вечности. Об объективных заслугах отца Михаила еще будем писать. Мне лично больше всего дала его книга, его именем не подписанная, о впечатлениях, вынесенных священником из Советской России. Широко известен он как автор исследования о новомучениках. Зарубежной Церкви он послужил своим исследованием о каноническом ее положении и своим участием в Лос-Анжелосском процессе, приведшем к признанию нашей Церкви формально-юридической преемницей Русской Поместной Церкви, противустоящей "расколу". Да вознесутся общие наши молитвы вслед его душе, уже приобщившейся к тому Свету, отблесками которого все мы живем и в стремлении к которому так много почерпаем мы и будем почерпать из личной памяти об отце Михаиле и из всего наследия его кипучей жизни.
Архим. Константин
Светлой памяти друга и соузника по Соловецкому концлагерю протопресвитера о. Михаила Польского
21 мая сего, 1960-го, года скончался в Сан-Франциско исключительно выдающийся пастырь Русской Зарубежной Церкви, замечательный церковно-политический деятель, высокоталантливый духовный писатель и прекрасной души человек, протопресвитер отец Михаил Польский. Катакомбная Церковь в Советской России и Русская Зарубежная Церковь многим обязаны этому скромному великому человеку.
Отец Михаил родился в благочестивой семье псаломщика Кубанской области 6 ноября 1891 года. По окончании Ставропольской Духовной семинарии в 1914 году, еще не принимая сана, он выступил на миссионерскую противосектантскую работу, а в 1920 году, в разгар коммунистического гонения на Православную Церковь, принял священство. В 1921 году молодой священник-миссионер поступил в Московскую Духовную академию, которая вскоре была закрыта. Тогда упорный студент-пастырь решил пройти академический курс тайно, секретно, в личном общении с профессорами академии, что тогда было еще возможно. Святейший Патриарх Тихон дал свое архипастырское благословение на дальнейшую деятельность молодого пастыря. В 1923 году отец Михаил был арестован и, после тюремного заключения, сослан на три года в Соловецкий страшный лагерь. Из прекрасной, сжатой и скупой на выражения чувств, статьи отца Михаила "Соловецкий лагерь" (Первые впечатления), напечатанной в сборнике "День Русского Ребенка", выпуск 18-й, апрель 1951 г., мы узнаем о частых расстрелах заключенных, по самым разнообразным причинам, которые постоянно грозили всем насельникам лагеря. И, тем не менее, отец Михаил пишет: "И это была лучшая пора заключения. Это были цветики, а ягодки были впереди. Мы отсидели свои сроки полностью... Я получил "довесок" (тюремное выражение) — три года ссылки в Зырянский край, и его также окончил в 1929 году. Накануне "освобождения", в полной уверенности в новом аресте и в продолжении новых мытарств по тюрьмам и лагерям, рискнул жизнью и с крайнего севера, через всю Россию, бежал на юг, а в марте 1930 года перешел русско-персидскую границу. Что видено, что пережито, сколько опасных приключений испытано... и вот жив и "пою Богу моему дондеже есмь..."
Попав на свободу, отец Михаил в октябре 1930 года прибыл в Палестину, в св. г. Иерусалим, в Русскую Духовную Миссию, которую тогда возглавлял архиепископ Анастасий, ныне митрополит и Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви.
С января 1938 года по июнь 1948 года, в течение 10 лет, отец Михаил жил и работал в Лондоне. Первым замечательным печатным трудом его была книга "Положение Церкви в Советской России" (Очерк бежавшего из России священника), изданная под псевдонимом Михаил Священник в Иерусалиме в 1931 году. Второй большой печатный труд неутомимого пастыря был написан в Лондоне и издан Свято-Троицким монастырем в Джорданвилле в 1948 году под заглавием "Каноническое положение Высшей Церковной власти в СССР и заграницей".
В июне 1948 года отец Михаил прибывает в Америку, в Сан-Франциско, и причисляется к Свято-Скорбященскому собору. В конце 1948 года возникает знаменитый Лос-Анжелосский процесс, сущность которого, коротко говоря, можно свести к следующему. Преображенский приход в г. Лос-Анжелос принадлежал от своего основания юрисдикции Заграничного Архиерейского Собора и Синода, которым подчинялась и Американская митрополия. Когда же последняя откололась от Синода на Кливляндском соборе 1946 года, то приход в своем большинстве не пожелал следовать этому расколу и остался верен канонической правде. Не взирая на это, Митрополия решила оставить за собою храм, вследствие чего прихожанам пришлось подать в гражданский суд. Протоиерей отец Михаил Польский принял горячее участие в том процессе как эксперт-канонист, защищая каноническую правоту Русской Зарубежной Церкви. Суд принужден был решить вопрос принципиально: какая юрисдикция имеет право владеть храмом, можно ли было вообще слушаться Кливляндского решения, и кто именно находится в расколе? После тщательного и длительного разбора этой тяжбы между Северо-Американской Митрополией и Заграничным Синодом, Верховный судья Ж.В. Викерс вынес решение в пользу Заграничного Синода и резюмировал его так: "Все приходы и церковные объединения, которые отказались признать авторитет Заграничного Синода, сделались, и с тех пор продолжают быть раскольничьей и незаконной фракцией или группой..." (См. "Решение Высшего Суда по лос-анжелосскому делу", издание Св.-Троицкого монастыря, Джорданвилль, 1949 г., на русском и английском языках.)
За эту свою неоценимую услугу Зарубежной Русской Церкви отец Михаил Польский был возведен в сан протопресвитера. Следующим трудом отца Михаила была чрезвычайно ценная брошюра, изданная в 1949 же году под заглавием "Американская Митрополия и Лос-Анжелосский процесс. Распутия Митрополии. Ответ противникам мира церковного)". Особенно ярко и убийственно сильно и убедительно написана последняя глава брошюры "Ответ епископу Иоанну Бруклинскому (Шаховскому) на его брошюру "Пути Американской Митрополии"".
В 1949 же году выходит 1-й том главного труда отца Михаила "Новые мученики Российские", изданный Свято-Троицким монастырем в Джорданвилле, США. В 1957 году в том же издательстве выходит 2-й том этой замечательной работы. Пред своей преждевременной кончиной отец Михаил заканчивает составление 3-го, последнего тома, который, если Бог даст, будет также напечатан. В 1952 году вышла еще одна работа отца Михаила, также напечатанная Свято-Троицким монастырем, под заглавием "Очерк положения Русского Экзархата вселенской юрисдикции". Кроме того им было написано много статей в различных органах ("Православный путь", "День русского ребенка", "Владимирский календарь" и др.). В 1950 году Свято-Троицким монастырем была издана большая работа "Четвероевангелие" (Текст четырех Евангелий, поставленный параллельно, в хронологическом порядке). Сопоставил текст А.С. Ананьин, под редакцией, с предисловием и примечаниями протопресвитера отца Михаила Польского.
Все работы отца Михаила имеют огромное историческое значение и являются вечным неумирающим нерукотворенным памятником деятельности этого воистину великого человека нашего времени. Имя его несомненно навсегда останется в истории Русской Церкви.
Довольно высокую оценку личности и деятельности отца Михаила дал и Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Анастасий, известный своей сугубо строгой требовательностью к духовным писателям, дабы "не развращать их своими похвалами". В телеграмме на имя архиепископа Тихона Владыка Митрополит сообщил: "Я глубоко опечален кончиной доброго пастыря отца протопресвитера Михаила Польского. Его служение было весьма полезным и ценным для нашей Соборной Русской Церкви. Молюсь, чтобы Милосердный Господь упокоил его душу в селениях святых".
Трудно краткими словами охарактеризовать такую богатую и глубокую личность как почивший отец Михаил. Постоянное духовное горение, неуклонная и напряженная целеустремленность, связанная с непрестанным самоотвержением и отсутствием честолюбия, резко выделяют его среди других современных деятелей. Скромность самооценки у отца Михаила была поразительная. В одном из своих писем он признавался мне, что никак не может понять, "за что меня ценят такие люди как Вы и проф. Ив. Ал. Ильин? Не зная Вас обоих как исключительно искренних друзей, я мог бы подумать, что Вы мне льстите".
Во время "сергианского раскола" 1927 года, еще будучи в Советской России, отец Михаил заметил у многих защитников митрополита Сергия душевную раздвоенность, о которой просто и ясно написал в первой своей книге, вышедшей в Иерусалиме в 1931 году: "Умственных и теоретических упражнений у деятелей Церкви было достаточно, но жизнь теперь экзаменовала сердце, нравственные устои, и оказалось, что многие люди имели, действительно, золотые головы, но глиняные ноги: ходить путем правды им не под силу". Сам же отец Михаил имел не только "золотую голову" (которую считал только "медной"), но и "стальные" ноги, с твердой поступью по прямому всегда пути. Правдивость и неспособность ни к каким компромиссам делали его всегда в жизни плохим дипломатом, что приводило часто к конфликтам. Только высоко развитое чувство "церковной дисциплины" не позволяло ему переходить определенных границ протеста, когда его заветные убеждения встречали непонимание. Но отец Михаил не отказывался от этих своих заветных убеждений, в большинстве случаев глубоко выстраданных, а с глубокой скорбью делился ими со своими близкими друзьями, обычно выражая твердую надежду, что рано или поздно его мысли будут признаны правильными. Незадолго до своей кончины он особенно настойчиво повторял две свои мысли, которые полезно нынче вспомнить. Первая: во избежание постоянной тяжелой путаницы и неопределенности в отношениях с Американской Митрополией следует ясно и отчетливо объявить ее раскольничьей организацией, со всеми вытекающими из этого последствиями. Решение Высшего Суда по Лос-Анжелосскому процессу как "доброе свидетельство от внешних", основанное на строгом изучении канонов Православной Церкви, дает нам моральное право для такой декларации. Вторая: канонизация приснопамятного отца Иоанна Кронштадтского, произведенная Русской Зарубежной Церковью, не может не иметь решающего значения для всего будущего пути Русского Православия как последней надежды на избавление нашей Родины, вместе с ней и всего мира, от страшного ига коммунизма. После канонизации, молитвы к новоявленному всему миру святому преподобному отцу Иоанну Кронштадтскому могут вылиться в такой безбрежный океан покаянных слез, как только и надо Господу, чтобы спасти Россию и дать ей возможность сказать свое недосказанное последнее "увещательное слово" всему миру о необходимости всенародного покаяния. Для дальнейшей характеристики личности отца Михаила не могу придумать лучшего, как процитировать некоторые места из его первой книги, написанной кровью сердца истинного проповедника.
"Митрополит Сергий всеми своими посланиями и прещениями своим архиереям твердит: "Что бы я ни сделал, в все-таки я законный, не можете меня ослушаться". Законники, которые и в обновленчестве не увидели сути преступления, а только нарушение канонов, поспешили скорее повиноваться законному. И остались с ложью и обманом, стали работать им. Они боролись за канонического, канонический их и посрамил, чтобы показать им, что не в том была сущность, в чем они ее полагали. Народ, не подчиняясь обновленцам, не хотел подчиняться большевикам-безбожникам. Власть понимала эту политическую сущность борьбы с обновленчеством и хотела ее вскрыть. Мы боялись правды и прикрывались канонами. Но пришла пора с митрополитом Сергием, когда нужно было говорить правду, и мы испугались ее, не порвали с властью, а сказали то, что говорили раньше: боремся только за каноны, очищаемся от политики. Ну, раз только за каноны, то и работайте на ГПУ, на большевиков... Вот что мне стало ясно, наконец, и "законный", утверждающий за собою право на всякое беззаконие, стал мне не страшен. Каноны не для защиты лжи, обмана и предательства. "Законный" сделал то самое церковному народу, чего народ боялся, когда боролся с обновленцами: он заключил союз между Церковью и безбожниками. Это — предательство..." "Жена и мать умерли за годы моей разлуки с ними, унеся к Престолу Всевышнего свою тоску по мне; я имею силы и, кажется, кое-какие материалы, которые не найдут себе никакого места в России, кроме тюрьмы или могилы. Впрочем, все это были не доводы, чтобы бежать мне за границу. Я просто спасал душу свою, не жизнь, а душу. Препятствий к побегу из ссылки и переходу через границу ведь никаких не было, кроме риска своей жизнью. Но я решил рискнуть и ею, ибо я человек слабый. Я боялся уступить, пасть, изменить истине, за которую боролся. На мои письма относительно митрополита Сергия от ряда епископов и священников я получал увещания: меня все обращали в Православие, ибо я отступаю от законного. Я оказывался одиноким. Теряю почти всех старых друзей. Единомышленники есть, но где они? Они, как и я, в одиночестве, мы разбросаны. Чувство гнева и горького презрения к человеческой бесчестности охватывало мою душу, когда я читал оправдания лжи..."
Встречая розовых епископов, отец Михаил писал следующие строки, которые полезно было бы иным прочитать сейчас.
"Зачатки новых нравственных теорий, неслыханных доселе в Православии, появились среди части епископата и духовенства России в связи с их жестоким падением. Хочется им как-то оправдаться, и ложь и клевету, трусость, немощь или сознательную подлость, заблуждение и ошибку представить в виде тяжкой жертвы ради блага и пользы Церкви, а все скорби и страдания (особенно от проявлений презрения со стороны народа) за эти ложь и трусость считать крестом, страдальничеством ради Христа. Не хотят вспоминать слова апостольского: "То угодно, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки?" (1 Посл. Петра 2, 20) "...Мне от увещания моих друзей, от моего одиночества среди них было так тяжело, что при мысли — если пройдет год и два, а может быть и меньше, и я не выдержу, паду, сдамся, стану на их путь единения с безбожниками — я решил бежать во что бы то ни стало из этого общества для спасения своей собственной души". "...Я не пророк, а худший из православных русских священников Божиих, но я понимал в те дни и переживал слова пророка, говорившего Богу: "Сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, и пророков Твоих убили мечом; остался я один, но и моей души ищут, чтобы отнять ее" (3 Царств 19, 10-14). Но я был не один. Я был один только в моей обстановке, и бежал от нее как слабейший из моих единомышленников, разбросанных и также одиноких, но оставшихся в России. Поистине, Господь "оставил между израильтянами семь тысяч мужей; всех сих колена не преклонялись пред Ваалом, и всех сих уста не лобзали его". ...Православная Церковь в России есть, осталась. Но не с митрополитом Сергием, как и он не с Нею. Тихоновская, патриаршая Церковь в России, как ранее, до митрополита Сергия, существовала, так и ныне существует на нелегальном положении". "...Верно и то, что Церковь может жить во всяких условиях, при всякой власти, но не путем соглашения каждый раз с властью и сдачи ей своих позиций, чтобы легализация ее, например, пришла через победу безбожия над Христианством, а не чрез победу Христианства над безбожием. Поэтому Церковь может жить и в тюрьмах, ссылках и катакомбах..."
Говоря о позиции Восточных Патриархов, отец Михаил с глубокой горечью отмечает, что с истинной Православной Церковью они в общении не состоят. "Прежде они подали руку общения обновленцам, теперь — и обновленцам, и митрополиту Сергию. Для них самое важное — кого признает или с кем в общении гражданская власть..." "Какой же возможен мир между законом и беззаконием? Если для кого здесь (то есть, заграницей) разница не велика, то для Православной России мир такой немыслим..." "И как горько и больно было, среди издевательств и глумлений обновленцев, этих палачей Церкви и мошенников, лишиться нравственной поддержки восточных Патриархов, пережить и их измену! Бог свидетель этой русской православной скорби, доселе ничем не смягченной. Ему Одному приносим ее. Он да зачтет ее для милостей Своих нам!"
Разоблачая лживость позиции митрополита Сергия относительно лозунга "Долой политику из Церкви", отец Михаил предупреждает, что "настанет момент, когда будете поставлены перед необходимостью протестовать против войны с СССР". (Что и случилось во время 2-й мировой войны.)
В конце своей книги отец Михаил пишет: "Безусловно, что то, что называют по официальному виду Церковью в России, есть блудница, как это ни тяжко признать нашему русскому национальному самолюбию... Но мы спешим заявить, что никто из посторонних, из иностранцев, не смеет свысока судить о нашей Церкви. Что с вами бы сталось, если бы вас искусили таким огнем, как искусили Русскую Церковь? И не искушенные так, вы сумели пасть, вступая по худшим и низшим побуждениям в союз с безбожной властью. "Кто из вас без греха, первый брось в нее камень". Вам остается только каяться в своем блуде, а не то, что судить блудницу..." "И теперь, если отношение всего мира к большевикам останется таким, каково оно сейчас есть, или если, главное, Бог нас оставил совсем, то в исчезновении целой Поместной Церкви, составляющей девяносто процентов всего Православного мира, сомневаться нельзя". "...Но говорю это не для того, чтобы отнять всякую надежду. Напротив. Все обстоятельства складываются так, что опорою нашею не останется ничего на белом свете, кроме одного Бога. Это-то знаменует наступление благоприятного кризиса. Только такая глубокая, бездонная пучина нищеты нашей будет началом нашего восстановления. Блажен, кто не потеряет веры до конца в безысходных обстоятельствах, — он получит выход из них. Пусть враги веры нашей, глядя на нас, покивают головами своими, полагая лишний раз, что они правы и не сегодня-завтра мы сделаемся их пищей и они проглотят нас. Пусть слабые отрекаются от своей веры Православной и даже национальности. Пусть даже Вселенское Православие заколебалось. Мы не боимся за Истину. Бог не оставил нас. Не для утешения своих это говорим, а ради истины. В самом деле, для кого же сейчас не очевидно, что решение всех вопросов жизни происходит и произойдет в России". "...Поколебалось Православие, чтобы утвердиться. После поражения подготовляется победа. Вскрылись все недостатки и пороки. Выболели всеми болезнями. Имею основание сказать, что бы ни было далее с нашим народом, истина Православия уже утверждена им, все, что сделано уже им, не останется бесследным, бесполезным или невыясненным. Православие и сохранилось, и созреет, и достигнет своих вершин".
Из этих цитат (занимающих всего только две страницы из книги в 122 страницы) уже видно, каким тоном написана вся книга и кто ее написал.
В глубоком нравственном одиночестве священник-казак, казак не только телом, но и духом, не колеблясь рискует жизнью, только бы не погубить души. Истинный русский православный христианин, побывавший в земном аду, закалил свою веру в Россию, в Церковь, во Христа, был верен им даже до смерти, а потому и заслужил надпись на кресте на своей могиле: "Пою Богу моему дондеже есмь". Именно такую надпись ему и следует непременно сделать.
Последний десяток лет своей жизни незабвенный отец Михаил собирал материалы еще для одной, последней, которую ему хотелось написать, книги, тема которой была "Система Органического Православного Богословия". Книга осталась ненаписанной. Господь судил иначе и взял своего избранника к Себе раньше.
Подводя итог в том, что связано с последним расколом, нельзя не заметить некую закономерность в прошедших событиях. Похоже на то, что они были неизбежны и их невозможно было остановить. Раньше то же самое произошло в РФ, теперь в США, Канаде и Австралии, следующий этап можно ожидать в Аргентине. Притом, что на Украине, Молдове и в Бразилии всё тихо и спокойно, никаких волнений нет. Возможно, потому, что в США, Канаде, Австралии и Аргентине много приезжих из постсоветского пространства, а Украина и Молдова резко отмежевались от РФ, а в Бразилии "новых русских" нет вовсе? Я лично думаю, что да, что эмигранты из бывшего СССР представляют собой разнородную и опасную смесь, которая содержит в себе много разных, в том числе и антицерковных, и специально внедрённых в эту среду, составляющих. Именно через эту среду в наше время очень просто и удобно действовать тем, кто желает разрушить независимую от внешних сил Церковь. Я не хочу сейчас анализировать новую эмиграцию и разбивать её на группы – они разные, там можно найти немало положительного, но и много отрицательного. Они уже практически полностью заместили собою старых эмигрантов в старых приходах, и уже они, а не старые эмигранты, решают судьбы приходов и приходского имущества. Во Франции, где также много новоприезжих, присоединившийся к нам в Каннах приход со старинным храмом оказался в МП, а в Лионе всё держится на протодиаконе Германе (дай Бог ему стойкости).
Из Священного Писания нам известно о том, как вошло в мир зло: один из ангелов, поглощенный желанием, чтобы ему поклонялись, воспротивился Богу, ставши Сатаной – что значит «противник» другие ангелы примкнули к нему, ставши демонами. Их целью стало превращать все сотворенное Богом добро во зло. После сотворения Богом людей, Сатане удалось соблазнить их на непослушание, за что в наказание люди были лишены райской жизни и изгнаны из рая. Но Господь не отказался от любви к человеку и всячески всегда заботится о нем.
Уголовный суд в Салониках заочно приговорил к 20 годам тюрьмы игумена Мефодия (Папаламбракопулоса) и монаха Антипу из "старого братства" монастыря Эсфигмен на Афоне за сопротивление и использование "коктейлей Молотова" при попытке их выселения из подворья монастыря в июле 2013 года.
Протоиерей Михаил Польский
14/27 января 2017 г.
13/26 января 2017 г.
Протоиерей Михаил Польский
Протоиерей Михаил Польский
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ
6/19 января 2017 г.
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ
Архимандрит Афанасий (Нечаев). Старый Валаам
О том, что строгое исполнение закона Божия не означает рабства, но истинную свободу
«Начало ада уже здесь на земле. Также и рай начинается в душе человека уже в земной жизни. Здесь уже бывают касания Божественного в день Светлого Воскресения и когда достойно причащаемся». 
12/25 января 2017 г.
Протоиерей Михаил Польский
Памяти отца Михаила Польского
